Какой-то незнакомый человек спал в ее кровати, обняв игрушечного бурундука. Он не проснулся, пока хозяйка тихонько ползала по комнате, собирая одежду и полотенца, а затем прокралась вдоль коридора в ванную.

Тэш старалась не намочить в душе свою одежду и кричать не слишком громко, когда боль становилась невыносимой. Утро вступало в свои права. Когда Тэш выскочила из душа, чтобы взять шампунь, маленький прямоугольник неба в дальнем конце комнаты превратился из тусклого в глянцевый. К тому времени, когда она наконец вывалилась из ванной, ее бинты намокли, а похмелье угрожало раздавить ее мозг, в окно уже просачивались первые бледные лимонно-желтые лучики всходящего солнца.

Тэш выпила три таблетки аспирина и приняла болеутоляющее, которое оставил ей доктор Тьери в маленькой бутылочке из коричневого стекла (срок годности которой, как она подозревала, закончился где-то в середине двадцатого века). Затем, натянув пару старых штанов и огромный свитер, девушка подняла свою сумку с новеньким снаряжением для соревнования и, пошатываясь, направилась к лестнице.

Тэш слишком нервничала и слишком плохо себя чувствовала, чтобы заметить тот кавардак, который царил в доме.

К утру дом стал напоминать городскую свалку. Лестница была почти полностью завалена пустыми бутылками, сигаретными пачками и разбросанными вещами. Чего здесь только не было: набор для подводного плавания, три картошки в мундире, лютня и пара секаторов.

В холле царил хаос. Все цветочные композиции увяли или были распотрошены. Пол усыпан крошками и залит напитками, на мебели следы от ножек бокалов. Холодный ветерок разносит повсюду бумажные носовые платки, лепестки и пыль, а старые канделябры наверху в разнобой позвякивают.

Когда Тэш проходила по маленькому коридору, который вел на кухню, она услышала громкие голоса из комнаты справа. Один из них говорил с мягким ирландским акцентом. Она остановилась послушать.

— Я просто не вижу смысла в том, чтобы все это продолжать! — высокий женский голос задрожал. — Ты говоришь, что я впустую растрачиваю свою жизнь, но у меня не осталось больше ничего, ради чего стоило бы жить. Я тебе не нужна!

И она всхлипнула. Найл вздохнул.

— Я этого не говорил.

Тэш почувствовала, как холод коридора проникает сквозь ее свитер и просачивается в самое сердце.

— Что? — голос Лисетт дрогнул.

Сейчас Найл что-то шептал: низкий нежный шепот, из которого Тэш могла разобрать лишь отдельные слова. Он говорил о боли и несчастье и еще употребил слово «панацея».

Девушка придвинулась ближе, и половица громко заскрипела. Тэш прикусила губу и услышала, как Найл сказал:

— Во мне возродилась вера. Я уже не думал, что смогу испытывать такие чувства к кому-либо, это все пришло как огромное потрясение. Больше всего меня пугает, что я не имею ни малейшего представления…

Послышался очередной скрип, и Тэш затаила дыхание.

— …чувствует то же ко мне. Но я знаю, что должен простить тебя, Лисетт, ради нас обоих. Видишь ли, я снова по-настоящему влюбился.

— Найл, ты нужен мне! — теперь Лисетт рыдала.

Последовало долгое молчание.

— Неужели ты все-таки меня любишь? — Найл почти шептал.

В этот момент включилась стиральная машина в прачечной, и она не стала дожидаться ответа Лисетт. Чувствуя, как стучат зубы, девушка заковыляла прочь от закрытой двери.

В кухне царила приятная духота. Олли и Джинджер были отправлены в деревню за горячими, прямо из булочной, багетами, бриошами и круассанами. Еще несколько людей, незнакомых Тэш, появились неизвестно откуда и бродили по комнате все зеленые, жалуясь на головную боль. Паскаль носился в переднике, периодически прикладываясь к бокалу с красным терпким вином. Салли и Мэтти, очевидно, ушли спать.

Тэш упала на стул рядом с крупной женщиной с размазанной помадой и повязкой для волос, съехавшей на одно ухо. Та отчаянно пыталась выяснить местонахождение мужа с помощью радиотелефона.

— Один сплошной треск, — пожаловалась она.

Но когда измученная женщина уже собиралась попытаться еще раз, телефон сам зазвонил.

— Что? — рявкнула она. — А! — Она подняла глаза и закричала: — Здесь нет никого по имени Бэш?

— Э… кажется, это меня, — сказала Тэш, высвобождая уши и ожидая, когда в ее голове прекратится шум.

Через минуту ей понадобится еще таблетка аспирина. Женщина зло протянула ей трубку.

— Да?

Даже собственный голос отдавался в голове, как эхо от выстрела.

— Наконец-то! Мы уже думали, что у вас отключен телефон, — раздался в трубке незнакомый голос. — Подожди минутку.

Тэш услышала, как на заднем плане лают собаки. Ее живот снова начал болеть.

— Эй, ты еще там?

— Да.

Если не двигать головой, то все не так уж плохо.

— Это Гас Монкриф, помнишь меня? Приятель Хуго. О, спасибо, Пен.

Было слышно, как он что-то пьет, возможно, чай.

— Да, помню.

— Вот и хорошо. Здесь Хуго, он хочет тебе кое-что сказать. Я тебя не разбудил?

— Нет. Не беспокойся.

Гас поинтересовался, не хочет ли она пройти с ними скаковой круг.

Даже при мысли об этом голова Тэш начинала кружиться от страха. Она, скорее всего, не доберется даже до первого препятствия, не говоря уже о том, чтобы проехать вдоль него. Страх сковал ее горло.

— Да, спасибо, было бы замечательно, — прохрипела Тэш.

Они договорились встретиться на старте в восемь тридцать, и Гас передал трубку Хуго.

— Тэш? — по проводам потек знакомый медленный голос.

— Да? — слабо ответила Тэш.

В ее животе снова что-то перевернулось. Паскаль поставил перед падчерицей полную тарелку маленьких блинчиков, истекающих маслом и медом. Кухня заполнилась сладким запахом.

Арендованный автомобиль «рено» въехал во двор, и четверо пассажиров с затекшими от долгого сидения ногами уставились на дом из его широких окон.

В ярком свете утреннего солнца содрогающийся от рейва амбар потерял свое очарование. Со стороны он выглядел как захудалая, полуразрушенная сельскохозяйственная постройка.

К водителю «рено» подошел сутулый подросток в красной куртке и спросил:

— Закурить не найдется, дружище?

Люсьен Мэрриот посмотрел на того долгим, задумчивым взглядом своих бледных глаз, прежде чем бросить ему почти целую пачку сигарет.

Подросток кивнул в знак молчаливой благодарности и ушел в другое полутемное здание, где спальные мешки располагались прямо на охапках соломы, как разноцветные гусеницы, скрывающие ночных бабочек.

Эдди Бакингем — он был пониже и потолще своего друга — выпрыгнул с пассажирского сиденья и направился к задней двери машины, чтобы открыть ее перед чрезвычайно красивым пассажиром. Эдди взял в свою руку ладонь с безупречным маникюром, когда пара бесконечных ног появилась из машины и пара итальянских туфлей застыла на неровных камнях. Эдди посмотрел вниз и улыбнулся.