— Да, — прошептала Гудрун. Сильная нервная дрожь пробежала по ее телу — на грани наслаждения и боли. — Что же можно сделать? — прибавила она.

Джеральд стряхнул пепел от сигареты на крупные мраморные плиты — они не отделялись в комнате каминной решеткой или другим ограждением.

— Не знаю, — ответил он. — Но думаю, нужно отыскать способ разрешить эту ситуацию, не потому, что хочется, — это просто необходимо, иначе — конец. Ведь все, включая тебя самого, вот-вот рухнет, как бы ты ни старался поддерживать это сооружение собственными руками. Такое положение не может долго продолжаться. Нельзя вечно удерживать руками крышу. Ты знаешь: рано или поздно тебе придется их опустить. Вы меня понимаете? Следовательно, надо что-то придумать, иначе произойдет полный крах.

Джеральд сменил положение на каминной плите, пепел заскрипел у него под ногами. Это привлекло его внимание, и он посмотрел вниз. Гудрун не могла не любоваться красивыми мраморными панелями старинного камина, тонкой резьбой, на фоне которой стоял Джеральд. У нее было ощущение, что судьба наконец ее настигла, заманила в ужасную, роковую западню.

— Но что можно сделать? — робко пробормотала она. — Если я могу чем-то помочь, я готова, — только что я могу? Не представляю.

Джеральд окинул ее критическим взглядом.

— Мне не нужна ваша помощь, — произнес он слегка раздраженно, — потому что сделать ничего нельзя. Нужно только сочувствие, нужен кто-то, с кем я мог бы говорить по душам. Это снимает напряжение. А такого человека нет. Вот что удивительно. Никого. Есть, конечно, Руперт Беркин. Но он не умеет сочувствовать — только поучает. А это не помогает.

Гудрун не заметила, как оказалась в ловушке. Она опустила глаза и стала разглядывать руки.

Послышался звук тихо открываемой двери. Джеральд вздрогнул. Он был раздосадован. Его нервозность поразила Гудрун. Но Джеральд уже быстро шел к двери, вежливый, предупредительный.

— Это ты, мама! — сказал он. — Хорошо, что ты к нам спустилась. Как твое самочувствие?

Пожилая женщина, кутаясь в просторный лиловый халат, молча вошла в комнату, двигаясь, по обыкновению, неуклюже. Сын ее поддерживал. Он придвинул к матери кресло со словами:

— Ты ведь знакома с мисс Брэнгуэн?

Та окинула Гудрун равнодушным взглядом.

— Да, — ответила она и, неспешно усаживаясь в придвинутое кресло, устремила на сына прекрасные голубые, цвета полевых незабудок, глаза.

— Я пришла справиться об отце, — сказала она своим торопливым, еле слышным голосом. — Не знала, что у тебя гости.

— Не знала? Разве Уинифред ничего не сказала тебе? Мисс Брэнгуэн осталась на ужин, чтобы хоть немного поднять нам настроение…

Миссис Крич медленно перевела невидящий взгляд на Гудрун.

— Боюсь, это не доставит ей удовольствия. — Она вновь повернулась к сыну. — По словам Уинифред, доктор говорил с тобой об отце. Что он сказал?

— Только то, что у него слабый пульс, постоянные перебои, он может не дожить до утра, — ответил Джеральд.

Миссис Крич даже не пошевелилась, словно ничего не слышала. Она сидела сгорбившись в кресле, белокурые волосы небрежно свисали, падая на уши. Однако кожа у нее была чистая и гладкая, безвольно сложенные руки красивы, в них ощущалась скрытая энергия. Похоже, в этой молчаливой, нескладной фигурке гибла большая сила.

Она подняла глаза на стоящего рядом сына, мужественного и решительного. Ее глаза были удивительного голубого цвета, более светлого, чем цвет незабудки. По-видимому, она питала доверие к Джеральду и в то же время испытывала чисто материнское беспокойство за него.

— А как ты? — произнесла она своим необычно тихим голосом, будто не хотела, чтобы ее слышал кто-то, кроме сына. — Не сорвешься? Не впадешь в отчаяние?

Непонятное сомнение, прозвучавшее в ее последних словах, удивило Гудрун.

— Не думаю, мама, — с наигранной бодростью отозвался Джеральд. — Кто-то должен пройти через это.

— А другие? Другие проходят? — скороговоркой произнесла мать. — Почему именно ты взвалил это на себя? Что ты можешь сделать, становясь свидетелем происходящего? Все идет своим чередом. Ты тут не нужен.

— Да, помочь я ничем не могу, — согласился Джеральд. — Дело в нашем отношении.

— Тебе нравится страдать, правда? Ты просто помешан на этом? А на тебе и так большой груз ответственности. Нечего торчать дома. Почему бы тебе не уехать?

Джеральда удивил такой всплеск эмоций, явно копившихся не одну ночь.

— Не думаю, мама, что это хорошая мысль — вот так взять и уехать в последний момент, — холодно произнес он.

— Берегись, — продолжала мать. — Твоя обязанность думать о себе. Ты слишком много на себя взвалил. Подумай о себе, а то попадешь в беду, непременно попадешь. Ты всегда был истеричным.

— Со мной все в порядке, мама, — сказал Джеральд. — Уверяю тебя, не стоит обо мне так беспокоиться.

— Пусть мертвые хоронят своих мертвецов, не зарывай себя вместе с ними, вот что я хочу сказать.

Джеральд промолчал, не зная, что говорить. Мать сидела съежившись и тоже молчала, ее прекрасные белые руки, без единого кольца, сжимали ручки кресла.

— Нельзя так больше, — сказала она наконец. — Нервы у тебя не стальные. Ты слишком чувствительный — всегда таким был. Эта молодая женщина остается у нас?

— Нет, — ответил Джеральд. — Она скоро отправится домой.

— Тогда ей лучше поехать в догкарте[105]. Она живет далеко?

— Всего лишь в Бельдовере.

— А-а… — Пожилая женщина не смотрела на Гудрун, но, казалось, постоянно чувствовала ее присутствие.

— Ты склонен брать на себя слишком много, Джеральд, — завершила она разговор, не без труда вставая на ноги.

— Ты нас покидаешь? — вежливо спросил он.

— Да, пойду к себе, — ответила мать и, повернувшись к Гудрун, пожелала ей спокойной ночи. Потом медленно, словно разучилась ходить, направилась к двери. Там остановилась и со значением подставила сыну щеку, которую тот поцеловал.

— Не провожай меня, — сказала она еле слышным голосом. — Я сама справлюсь.

Пожелав ей спокойной ночи, Джеральд дождался, пока мать дошла до лестницы, неспешно поднялась наверх и только потом закрыл дверь и вернулся к Гудрун. Та тоже поднялась, собираясь уходить.

— Моя мать — своеобразная личность, — сказал он.

— Да, — согласилась Гудрун.

— У нее на все свое мнение.

— Да, — опять подтвердила Гудрун.

Они помолчали.

— Уже уходите? — спросил Джеральд. — Подождите минутку, я прикажу запрячь лошадь…