Есеня переодела и накормила малышку. Усадила в автокресло.

– Нельзя ее с собой брать.

– Некому оставить…

– Я знаю кому.

– Психам твоим? Нет, спасибо… Извини, я не то хотела…

– Ничего. Ты права. Психам. Они все – психи.

Есеня смотрит на него и понимает, что он хочет сказать.

– Его люди?

– Что у них общего? У всех?

– Слабые. Травмированные. Подверженные влиянию.

– Это же не просто так. Позвонил. Давай убьем кого-нибудь. Это люди. С ними работать надо. С каждым. Ключики искать, в душу лезть, в черепушке ковыряться. Они сами к нему приходят. И сами все рассказывают. Чего боятся. Чего хотят.

– Он с ними работает. Разговаривает. Влезает в душу.

В отдельном номере Самарин ложится на кровать, под свет лампы. Пустой взгляд в никуда. На руке – свежий шрам в окружении других – заживших и свежих, покрывающих его тело там, где обычно покрывает одежда. Стук в дверь. Самарин торопливо встает, оправляется. Смотрит в глазок. Открывает. На пороге Худой. Протягивает ему древнюю, полуистлевшую папку.

– Читай при мне.

Самарин берет папку. Проходит в номер. Садится, открывает папку. Худой проходит внутрь, заваривает чай из чайника. Прочитав первую страницу, Самарин в шоке смотрит на Худого.

– Само собой. Ничего этого никогда не было. Если что. Но теперь ты понимаешь, почему он отбитый на всю голову?

Макс в гриме – борода, кепка на глаза, поднятый воротник плаща – смотрит вниз с крыши шестнадцатиэтажного здания, пока Зоря держит Тушина под прицелом пистолета. Его лицо разбито в кровь.

– За что?..

– Ты знаешь.

– Пожалуйста… Прошу… Не убивайте…

– После всего ты сможешь жить?

Он замолкает, глядя в ее пустые глаза. Макс швыряет окурок, рассыпавшийся в темноте искрами, вниз – к подъезду подъезжает машина.

– Пора.

Из машины выходят журналист и оператор с камерой. Оглядываются.

– А че снимать-то?

– Сказал – увидим.

На двери дома ярким химическим спреем – ТМНП. Макс хватает Тушина за ворот…

– Нет… Не надо, нет!..

… и, превозмогая его сопротивление, подтаскивает к краю крыши…

– Помогите!.. Убивают!..

– Думаешь, кто-то придет? Всем пофиг.

И сталкивает его вниз. Оператор и журналист слышат крик наверху.

– Камеру включи!

Не успевает договорить, как на крышу их машины со страшным ударом падает тело – разлетаются выбитые стекла, орет сигнализация, оба – и оператор, и журналист – отскакивают в сторону.

– Тво-ю мать!!

Пауза. Не дышат. Переглядываются.

– Снял?..

Худой морщится, глядя на потеки крови на треснувшем стекле машины и руку, высунувшуюся из-под черного полиэтилена, которым временно укрыли труп. Местный следак докладывает:

– Тушин Иван Афанасьевич. Известная личность.

– Чем известная?

– В прошлом году в торговом центре, где он директор, крыша обрушилась. Восемь трупов, трое детей. А на следствии выяснилось: невиноватый он.

Голос следователя дает понять, что он выводов следствия не разделяет. Место оцеплено полицией. Худой оценивает кодовый замок на двери подъезда.

– Как они прошли сюда? Ночью? Кто пустил, выясни…

Следователь прячет глаза – что-то знает или догадывается, но не хочет говорить. Худой смотрит на него, требовательно подняв брови.

– Здесь Полевой живет, Женя. У него в этом центре жена погибла. И сын. Вон он стоит.

Следователь кивает куда-то в толпу высыпавших из подъезда жильцов. У Худого звонит телефон.

– Слушаю… Как фамилия, еще раз?..

Выслушав собеседника, он отключается. Выглядит усталым, постаревшим на пять лет. Проводит ладонью по лицу. Из своей машины выходит Самарин. Тренировочные штаны, спортивная кофта, волосы взъерошены. Потерянного, спившегося Полевого следователь из толпы подвел к Худому.

– Ты его видел?

Полевой молчит.

– Ты его видел или нет? Ты должен был только дверь открыть – или что-то еще?

Полевой не говорит ни слова, тяжело глядя на Худого.

– Ты покрываешь убийцу…

– Убийца здесь лежит. Я сам хотел, смелости не хватило. Думаете, я вам его сдам? Ничего я вам не скажу, хотите – сажайте.

Худой кивает его словам.

– Перед тем как его сбросить, они всю семью убили. Мать. Жену. И ребенка.

Полевой меняется в лице, но держит удар.

– Я тоже семью потерял. Квиты…

В дешевом придорожном мотеле Меглина накрывает. Дрожит рука, гримаса дергает щеку, голова клонится набок, он словно сломанная игрушка, завод которой не кончился, и ему приходится придерживать одну руку другой, пока работница мотеля делает записи в журнале. На экране маленького телевизора за ее спиной – новости. Черви с экрана лезут Меглину в голову.

– …скончался после падения с крыши… на месте работает следственная бригада. Правоохранители пока воздерживаются от комментариев, но, как вы видите…

Работница мотеля дает Меглину ручку, чтобы он расписался в журнале. А сама пока переключает ТВ на сериал, и Меглин, повинуясь инстинкту, запускает в нее ручкой. Она вскрикивает.

– Назад!..

– Ты что, больной?!

Есеня удерживает Меглина одной рукой.

– Переключите.

– Психические. На ночь глядя.

Работница переключает ТВ обратно.

– …погибло три человека, вся семья Тушина. Мы просим впечатлительных, больных и малолетних зрителей отойти от экрана.

Через мгновение на экране – заблюренные съемки с места преступления. Но детское тело узнать можно. Меглин смотрит на экран. Есеня же видит, как работница отходит подальше и звонит куда-то, избегая встречаться взглядом с Есеней. Есеня спешит увести Меглина. Они садятся в машину. Меглин сидит на переднем сиденье. Есеня – за рулем. Вера в переноске сзади. Меглина трясет, он перебирает губами, смотреть на него страшно.

– Невозможно. Все, хватит. Мы ничего не можем сделать! Уедем. Далеко. Потеряемся.

Автомобиль проносится мимо дорожного указателя.

– Автодорога Сочи – Адлер, отель и казино!.. Триста километров!.. Ростов – двести семьдесят километров! Куда прятаться?..

Это был выкрик гнева.

– Мы бросаемся в глаза. Псих и мать с грудным. Нас возьмут быстрее, чем у тебя приступ начнется, ты сам постарался, думаешь, куда она сейчас звонила?