Так и оставив копье в его туловище и, не дожидаясь агонии, она с мечом в руке побежала в сторону жертвенника, в сторону хижины.

38

Рой-Младший уже не кричал, а как-то сипло стонал и как будто задыхался.

– Что, Рой, что?! – взяла его Маргрет на руки. – Потерпи, милый. Ты ведь мужчина, моряк, рыцарь. Ради тебя я убила зверя. Большого зверя, который мог съесть все наши припасы и убить нас с тобой.

Она перенесла колыбельку поближе к кострищу, подбросила в огонь сухих веток и мха и долго раздувала его, пока хижина не осветилась ровным пламенем костра.

Усевшись на ложе, норд-герцогиня попробовала покормить малыша грудью, но он лишь чуточку пососал и отказался. Маргрет помассировала грудь у соска, и обнаружила, что молока в ней нет. Предложила малышу другую грудь – то же самое.

Ничего, милый, поспи, утором я тебя покормлю. Наверное, я слишком испугалась, переволновалась, и оно почему-то исчезло. Поспи. На рассвете мне нужно вернуться к нашему зверю, пока его не растерзали другие хищники. Зато у нас с тобой будет много мяса и большая теплая шкура. Много мяса и шкура, – проговорила она, припадая плечами к стенке хижины и чувствуя, что засыпает.

Проснувшись утром, она увидела, что Рой-Младший лежит рядом с ней и, порывисто посапывая, спит.

– Извините, мой герцог, – переложила его в колыбельку. – Но мне пора. Нас с вами ждут на званом обеде. К тому же впереди важные государственные дела.

Вооружившись тесаком и ножом, а также положив на салазки три сбитые жерди и топор, она тронулась в путь. Сейчас Маргрет благодарила Бога, что медведь остался недалеко и идти нужно по равнине.

Зверь был убит. Но когда Маргрет с опаской притронулась к нему, туша его еще была теплой. Значит, он испустил последнее дыхание буквально за несколько минут до того, как охотница приблизилась к нему.

Вынув из туши копье и нож, Маргрет торжествующе потрясла ими в воздухе: этой ночью победа была за ней. Будь Рой и Бастианна живы, они бы возгордились ее мужеством. Будь они, конечно, живы…

Отрубив медведю голову, она принялась снимать с него шкуру. Однако, освежевав верхнюю часть туши, поняла, что перевернуть ее не сможет. Тогда, с помощью топора и тесака, она отсекла одну лапу, затем вторую…

Восходя, солнце видело под сосной, посреди истоптанной, залитой кровью полянки, женщину, которая, словно бы творя некий ритуал, заливала все вокруг кровью поверженного зверя да и сама была вся в крови. Однако Маргрет это не сдерживало: имея столько мяса и такую теплую шкуру, она с Роем сможет продержаться до весны, до самого тепла.

Отрезав от туши еще несколько кусков мяса, Маргрет перевернула ее через хребет на второй бок и окончательно освежевала. Когда в конце концов на салазках оказались четыре лапы и несколько кусков мяса с брюшнины, Маргрет обвязала все это веревкой и потащила к хижине. Тащить было трудно, салазки то и дело натыкались на камни, а сам груз был тяжелым. Однако настроение у Маргрет было приподнятым: теперь у них с Роем-Младшим на острове нет самого опасного врага, и теперь у них есть мясо и большая теплая шкура.

Но чем ближе подходила она к хижине, тем с большей тревогой вспоминала о сынишке, и о том, что у нее исчезло молоко. Она помнила, как обрадовалась Бастианна, когда Маргрет впервые покормила Роя грудью: «Молоко! – воскликнула она. – Мы спасены! Главное, что есть молоко! В деревнях и городах, если у какой-то роженицы исчезает молоко, она нанимает ту роженицу, у которой дитя умерло или молока в избытке. Но здесь… Если есть молоко, значит, он выживет!»

Рой-Младший опять плакал, но на сей раз едва слышно. Маргрет чувствовала, что он ослабевает и что жизненные силы покидают его.

Оставив мясо на салазках, она постояла у костра, отогрела грудь и принялась кормить малыша. Но снова обнаружила, что молока очень мало, и что малыш то и дело выпускает сосок изо рта и продолжает сипло, болезненно плакать.

Маргрет еще несколько минут постояла над огнем, отогрела грудь, помассировала ее… На сей раз малыш немного пососал, а потом, к ее облегчению, сразу же уснул. Положив его в люльку, Маргрет перенесла лапы медведя и остальное мясо в кладовку и принялась старательно скоблить шкуру. Работа отвлекала ее от тревожных мыслей, от страха за ребенка, тем не менее через каждые пять минут она заходила в хижину или просто прислушивалась, не слышно ли голоса Роя-Младшего.

Под вечер Маргрет вновь попыталась кормить сына. Ей удалось выдавить из каждой груди понемногу молока, вот только малыш уже грудь не брал. Тогда она попробовала впрыскивать ему молоко в рот, иногда это ей удавалось, а иногда молоко сразу же вытекало из ротика и стекало на шейку. Так продолжалось еще два дня. Малыш окончательно ослабел. Он уже не плакал и только хрипло сипел, при этом личико его делалось синюшным.

Маргрет была в отчаянии. Она просто не знала, что делать. Она понятия не имела, способна ли какая-нибудь еда из той, какую она может приготовить, заменить Рою молоко, или нет. Между попытками покормить малыша грудью она изготавливала какие-то соски из тряпочки, которую смачивала теплой бульонной жидкостью. Дважды малыш немного пососал такую «грудь» и, видя это, Маргрет даже возрадовалась. Но в следующий раз он не смог взять в рот и это ее изобретение.

Поняв, что сын уходит в вечность, Маргрет стала на колени у его колыбельки. Она не плакала, не стенала и даже не молила Господа о спасении, ибо знала, что это уже бессмысленно: спасения ждать неоткуда и не от кого.

– Я знаю, что вы умираете, мой юный герцог, – сдерживая слезы, проговорила она. – Но я ничего не могу сделать для вашего спасения. Единственное, что я могу – так это уйти в лучший мир вслед за вами. И я сделаю это, когда придет мой час. А он придет очень скоро. – Маргрет положила руки ему на грудь, пытаясь хоть немного согреть сына, передать ему свое тепло, свою жизненную силу, свою материнскую благодать. – Жизнь – это рыцарский турнир. И вы умираете мужественно, как подобает рыцарю из рода де Робервалей. Да, жизнь – тоже рыцарский турнир, на которой выходят самые достойные и умирают наиболее достойно. Вы же умираете, как способен умирать достойнейший из рыцарей.

Она проговорила с сыном до полуночи, а потом, уже убедившись, что он мертв, вновь опустилась на колени перед колыбелью. Так, на коленях, она и простояла до самого утра, молясь, исповедуясь, раскаиваясь в совершенных грехах и отпуская грехи и прегрешения всем, кто обрек ее и сына на этот остров, на эту мученическую жизнь и такую же мученическую смерть.

* * *

Трое суток над островом властвовала пурга. Ураганный ветер буквально сбивал Маргрет с ног, и, отказавшись от попытки похоронить младенца, она оставила его колыбельку в хижине.

Когда пурга наконец улеглась, герцогиня взяла топор, тесак и небольшой скребок, уже привычное орудие могильщика – и отправилась долбить могилу для Роя-Младшего, справа от могилы его отца. С трудом подготовив для него усыпальницу, Маргрет так и опустила в нее тело в плетеной люльке-корзинке, и потом еще двое суток выискивала и вырубала из-под слежавшегося снега камни, чтобы сложить из них некое подобие надмогильного холма, а значит, уберечь его тельце от зверья.