Юрий Рязанский с остатками дружины сумел спастись с поля битвы, прискакал в свой город, вооружил жителей, организуя оборону. Но стены городов не были препятствием для монголов. Методика их взятия была расписана по дням. С войском заранее вели необходимое количество пленных, их выгнали на работы и в первый же день окружили Рязань бревенчатым тыном, пресекая вылазки. При ставке Батыя путешествовала тысяча китайцев для обслуживания осадных машин. Их распаковали из обоза, начали собирать и расставлять. А хан направил подчиненных на приступ. Не монголов, а второсортные контингенты — башкир, туркменов, болгар. Погибнут — не велик убыток. Гнали по очереди, сегодня одних, завтра других. Монголы стояли в резерве, понукали мобилизованных. А рязанцы защищали стены без смены, изматывались.

На шестой день осады, 21 декабря, стенобитные машины и лестницы были готовы, и грянул решающий штурм. В первом эшелоне опять побежали второсортные, за ними ринулись свежие, отдохнувшие татары. Оборону проломили. Рязань грабили и резали несколько дней. Пленных для забавы распинали, упражнялись по ним в стрельбе из луков. После долгого воздержания в походе воины жадно набрасывались на женщин. На поверженных противников законы Ясы не распространялись, и блудом это не считалось. Законное вознаграждение, хватай любую, кто под руку подвернется, хоть простую девку, хоть боярыню, хоть княгиню. Но брать их с собой и держать при войске строго возбранялось, и татары, удовлетворив потребность, вспарывали им животы, перерезали глотки. От Рязани остались чадящие развалины и груды трупов, и орда по льду Оки двинулась к Коломне.

Тем временем в Чернигове рязанскому князю Ингорю тоже не обломилось никакой помощи — черниговцы и ратники Ярослава Всеволодовича все еще воевали за Галич и Киев. Ингорь поехал обратно, а вперед выслал боярина Евпатия Коловрата. Он-то и застал жуткую картину, царство смерти. Ни родного княжества, ни дома, ни родных… Евпатий не выдержал. Он собрал вокруг себя 1700 воинов — тех, кто сумел спастись, укрывался по лесам и глухим деревенькам. С этой горсткой боярин ринулся отплатить врагу. Точнее, умереть. Если все вокруг погибло, как же самому жить? Но умереть с честью, по-воински. Догнали монголов, неожиданно налетели на арьергарды, прорвались до обозов с осадными орудиями. Развивать успех стало уже некому, храбрецов окружили и уничтожили. Но Батыю их подвиг понравился, немногим уцелевшим он даровал не только жизнь, а отпустил на свободу.

А Юрий II все же наскреб по своим городам дружинников и ополченцев, поставил командовать сына Всеволода и послал на подмогу рязанцам. Но она опоздала. Возле Коломны, последнего рязанского города, ее встретил лишь отступивший князь Роман Ингворович. Оба князя были горячими, молодыми. Отходить дальше и отдавать народ на истребление сочли позором. Атаковали авангарды Батыя — дружно, яростно. В сече нашли свою смерть немало татар, сразили одного из ханов, любимого внука Чингисхана Кюлькана. Но татары развернулись в полную мощь, и битва кончилась так же, как предыдущие. Роман и почти вся русская рать полегли под вражескими стрелами и саблями, Всеволод с немногими соратниками оторвался от погони, умчался во Владимир.

Вслед за Коломной орда по Москве-реке вышла к Москве. Здесь княжил младший из сыновей Юрия II, Владимир. Его единственного взяли в плен живым. Прочих защитников и население пустили под нож, город спалили. По Яузе и Клязьме Батый повернул к столице великого княжества. По берегам рек горели деревни. Крошечные гарнизоны погостов уходили или вступали в последние скоротечные схватки. Как они сражались, как умирали, не знает никто. Мы знаем лишь, что эти гарнизоны были.

А Юрий II очутился в отчаянном положении. Он отправил с Всеволодом к рязанцам все наличные силы, и теперь у него не осталось почти ничего. Слал призывы к новгородцам, в Киев к брату Ярославу. Но Новгород и Киев были далеко, а неприятельская конница продвигалась стремительно. Государь нашел единственный выход. Сыновьям Всеволоду и Мстиславу поручил защищать Владимир, а сам выехал на Верхнюю Волгу собирать рать. Такой маневр мог стать успешным — если город продержится хоть какое-то время, то великий князь сформирует дееспособный кулак, будет угрожать тылам Батыя и заставит его снять осаду. Но… ведь для этого требовалось, чтобы Владимир продержался.

Да где ж ему было держаться! Монгольская тактика сеять панику давала именно те результаты, на которые она была рассчитана. Во Владимир стекались беженцы, добирались разбитые воины, приносили слухи один кошмарнее другого. 2 февраля появились татары, показали горожанам привезенного московского княжича, и настроение совсем упало. Царили разброд и обреченность. Всеволод и Мстислав Юрьевичи то рвались погибнуть «с честью и в поле» — выйти за стены и дать последний бой, то просили епископа Митрофана, чтобы их с женами и боярами прямо сейчас постригли в схиму. Сорганизовать множество людей, набившихся в город, оказалось некому. Кто-то вышел на стены, пускал стрелы, другие лишь молились и ждали конца.

Батый понял, что активных действий со стороны русских можно уже не ждать. Даже отделил часть войска, чтобы «попутно» захватить Суздаль, пополнить запасы. А Владимир брали по такому же распорядку, как Рязань. В первый день построили тын, потом собрали машины, на шестой день скомандовали штурм. Князья Всеволод и Мстислав с дружинами пробовали прорваться, но кольцо окружения было плотным, всех положили. А жены и дети князей, бояре и множество горожан заперлись в храме Успения Пресвятой Богородицы. Митрополит благословлял их на смерть, и она уже ползла в щели едким дымом — татары выкуривали людей, подожгли деревянные пристройки, подтаскивали горючий материал к воротам. Некоторым повезло, мирно задохнулись. Потом двери прогорели и враги вышибли их, вломились в храм убивать и увечить.

Грабили и другие церкви, дворцы, дома, выгребали дорогую утварь. По улицам сливались в один кошмарный вой выкрики татар, вопли боли, предсмертные хрипы, ошалелое мычание убиваемых коров, визг свиней, надрывные стоны насилуемых женщин, чьи-то последние призывы к отцу, матери — которые уже плавали в лужах крови с выпущенными внутренностями и разбитыми черепами. Сгоняли в осадный лагерь пленных, но больше по привычке, по инерции. Их было слишком много, девать их было некуда, тащить с собой и кормить незачем. У них отбирали что поценнее, что можно увезти: украшения, одежду. Тысячи полураздетых и совсем голых людей замерзали на февральском снегу. Живые не требовались, а мертвые были полезными — пусть остальные русские трепещут, пусть покоряются, пусть этот страх перед победителями отпечатается в них навсегда.

Батый утвердился в мысли, что сопротивление Владимирской земли уже сломлено. Уничтожив столицу, он больше не держал армию вместе, без опаски разделил ее. Так было легче пропитать коней и воинов, да и охват получался пошире. Один корпус пошел по Волге на Городец, Галич-Мерьский, другой выступил на Переяславль, третий на Ростов. За две недели пали 14 городов. Их брали без боя. После Владимира народ осознал, что крепости превращаются в ловушки, и бросал города, разбегался по лесам.

На стойких и упорных защитников враги наткнулись лишь в Торжке. Легко овладев каменными твердынями Владимира, они застряли у здешних бревенчатых стен на две недели. Выяснилось, что обороняться от монголов вполне можно. Горожане храбро отбивали атаки, ходили на вылазки, не позволяя татарам приблизиться и поставить осадные орудия. Ждали помощи от Новгорода… Но «братья» новгородцы, недавно объявлявшие за Торжок войны русскому великому князю, теперь повели себя иначе. Обсудили бедствие на вече, поспорили и постановили — воинов никуда не посылать, готовиться оборонять собственный город. Тем более, еще вопрос, дойдет ли до него Батый?