Быков не решался получать гонорары напрямую от зарубежных издателей. Когда в Западном Берлине издали переведенный на немецкий язык роман «Мертвым не больно» и директор издательства «Propileen» захотел заплатить автору гонорар, Быков в переговоры вступать не стал, во избежание проблем с советскими законами.

Вспоминает Василь Быков и такой неприятный для него случай: «Диктат Москвы в области издательской политики распространялся очень далеко, нередко касался даже мелочей… Во время поездки делегации Союза писателей в Софию кое-кто из ее членов должен был получить гонорар…Как бы между прочим, показали нам полученную из Москвы телеграмму, сколько следует заплатить каждому из авторов в процентах: Сырокомскому – 60, Ахмадулиной – 90, Вознесенскому – 75, Быкову – 15. Почему именно так – было непонятно. Ясность наступила лишь после того, как получили деньги: всем выдали примерно по 200 левов, независимо от жанра и размера публикаций».

«Международная книга» еще до создания ВААПа очень хорошо заработала на продаже романа Владимира Дудинцева «Не хлебом единым». Говоря современным языком, писателя нахлобучили. Владимира Дмитриевича впервые пригласили в «Международную книгу» в феврале 1957 года. Чем громче хулили его в Советском Союзе, тем сильнее возникало желание у западных читателей прочитать роман. Собеседовал с автором директор «Международной книги» Афанасий Андреевич Змеул (тесть Василия Аксёнова по второй жене). «Прихожу, – свидетельствует Дудинцев. – Угощает любезно чаем, какими-то конфетами. Такие даже на улице Горького не продаются. Прямо с конвейера фабрики “Красный Октябрь” они отправляются в особое путешествие, где нет никакой дороги к нормальному советскому рублю. Я отдал им должное, одолел полкоробки этих конфет, чудесных таких. Это, по-моему, был единственный гонорар, который я за свой роман получил через “Международную книгу”… И все же полкоробки конфет и стакана чаю маловато писателю за роман»{529}. Это точно.

Короче говоря, Дудинцева уломали, убедив в том, что для его же пользы лучше передать «Международной книге» все права на заключение договоров на издание его романа за рубежом. А точнее некоему французскому агентству. Позднее Владимир Дмитриевич удивлялся своей простоте: озабоченный в тот момент, прежде всего, добросовестностью перевода, он слишком доверился чиновникам: «Я подписывал доверенность, в которой поручал “Международной книге” получать для меня деньги, заключать договоры, подписывать от моего имени документы. А он мне: “Кушайте, вот еще возьмите, подпишите”. Заготовили все бумаги, я ему их все подписал. Попрощался. Ох, какой я был ребенок!»{530} А издательств-то иностранных было более шестидесяти! А ведь предупреждали добрые люди: «Зачем вы им роман отдали? Они же вам ни копейки не заплатят, а сами будут продавать его налево и направо, по всему миру». Но Дудинцев поступил так, «как надо для всего советского народа». Была тогда такая пропагандистская формулировка.

Лишь через 10, а то и 15 лет Владимир Дмитриевич, прознавший, что на Западе его антисоветский «реакционный» роман издают все кому не лень, аккуратно отчисляя «Международной книге» положенные проценты, решился получить то, что ему причиталось. А когда в гости к нему на Ломоносовский проспект пожаловал немецкий издатель Генри Наннен, глава издательства «Штерн», писатель услышал от него: «“Герр Дудинцев, а ведь я вам перевел большую сумму. Мы, – говорит, – что-то вроде 1,5 миллиона экземпляров уже издали. А мы же платим вам 13 процентов от проданной книжки. Посчитайте, если книжка 20 марок”. В общем, мы посчитали с ним, получилось действительно что-то около 1,5 миллиона…»{531}. И так в каждой стране, где издавали роман. Пальцы у Дудинцева стали загибаться сами собой.

Раздобыв (у добрых людей!) адреса издательств, машинку с иностранными буковками, Дудинцев разослал по всему миру письма одинакового содержания:

«Уважаемый господин директор!

Некоторое время назад мне стало известно, что вы напечатали такой-то роман, автором которого являюсь я. Не могли бы вы мне прислать один экземпляр книги для моей коллекции?

С уважением Дудинцев».

Самое интересное, что эти «письма счастья» прошли сито советской перлюстрации, вероятно, по той причине, что ничего крамольного на первый взгляд они не содержали.

Ответы от аккуратных издателей, изрядно обрадовавшихся тому, что Дудинцев жив и здоров, не заставили себя ждать. Однако восторг сочетался с непомерным удивлением. Оказывается, что их любимый автор почти за два десятка лет так и не получил авторские экземпляры, которые ему педантично высылались. Почему-то не дошли до писателя и гонорары. Утешением для Владимира Дмитриевича стали бухгалтерские документы, подтверждающие факт перевода гонорара в Советский Союз. Что сделал Дудинцев? Наученный горьким опытом общения с чиновниками-книголюбами, он изготовил фотокопии этих платежек и отнес их в «Международную книгу». Встретили его радушно: «Владимир Дмитриевич, о чем вы? Неужели вам не ясно все, мы ведь не раз уже вам говорили! Ведь мы же вам точно все сказали, – помните? – что это акулы, они же ничего не дают и даже вот авторских экземпляров не могут послать своему автору!» И даже конфетами в этот раз не угостили.

Разговор с писателем вели «какие-то мальчики» – в таких «теплых» конторах обычно трудились номенклатурные отпрыски, любители за чужой счет «обарахлиться» за рубежом. Короче говоря, прижал их Дудинцев к стенке, зубами вырвав 400 долларов. Ну а дальше полилось как из рога изобилия, ибо этими копиями у Владимира Дмитриевича цельный портфель был набит. Завершился разговор на оптимистичной ноте: «Сколько стоит “москвич” в валюте? 700 рублей? Вот мы и переведем вам…» С того дня на счет Дудинцева во Внешторгбанке стали «капать» денежки, о чем писателю приходили извещения: «На ваш счет поступило столько-то долларов и марок». Тут и начал он долги отдавать, и мебель купил (до этого на ящиках спали), и вообще приоделся…

В повести «Между двумя романами» Дудинцев воздал должное своим гонителям: «Суркову Алексею, Василию Смирнову, Софронову, Грибачёву и прочим, кого Хрущёв называл “мои автоматчики”. Я всем этим автоматчикам благодарен за то, что они развязали эту дикую кампанию, потому что она дала мне возможность хорошо воспитать детей… И уж если говорить, что бытие определяет сознание, то я перечисленных выше злых людей безмерно благодарю за то, что они создали мне десять лет такого бытия, которые пали на годы детства и отрочества моих детей. Вот так»{532}.

Несмотря на высокий уровень жизни основной массы советских писателей, вопрос о явно заниженной сумме авторских отчислений за зарубежные издания обсуждался ими постоянно. И дело здесь не в стяжательстве, а в попытке добиться справедливости. Анатолий Рыбаков замечает: «Как же это государство издевалось над нами! Причем без всякого смысла, во вред себе. Писатель получал ничтожную часть гонорара, остальное забирали ВААП (комиссионные – 25 процентов!) и государство (налог на валюту)». Не доволен был и Юлиан Семёнов, дочь которого Ольга Семёнова пишет: «У него, несмотря на бандитские замашки