холеные ладони. Затем миссис Линкольн подхватила его под руку. Смотрите, смотрите, генерал Грант идет под руку с самой миссис Линкольн! Слава герою! Да благословит его бог! А сзади — смотрите! — вышагивает Эйб, тоже подцепил какую-то леди...

Радостный гул катился по залу, люди толкались, тянули шеи, изящные дамы, подхватывая оторванные в давке кружева и выравнивая помятые кринолины, громоздились на кресла, на диваны, чтобы лучше увидеть. Величавая, как императрица, миссис Линкольн плыла по дворцовым паркетам, даря направо и налево милостивые улыбки. А Грант... Посмеиваясь про себя, президент вспоминал, какой несчастный вид был тогда у генерала Гранта: вел свою даму спотыкаясь, ничего не видя перед собой, багровый, на лбу капли пота... «У вас в Белом доме мне было жарче, чем когда-либо в бою», — признался он потом президенту.

Но в этом бородатом неказистом вояке с неуклюжими манерами и с вечным спиртным запашком чувствовались сила и энергия. Недаром в канун предстоящих выборов враждебные Линкольну круги прочили генерала Гранта, демократа, в новые президенты. Недаром рупор крупнейших фирм нью-йоркская «Геральд трибюн» выкинула лозунг: «Кандидат народа — Грант». И что греха таить, большое душевное облегчение испытал Линкольн, когда убедился, что Грант и не думает — по крайней мере в данное время — о политической карьере и что одна у него мысль: подавить мятеж.

Президент благоволил лучшему своему полководцу. Завистники и недруги Гранта твердили Аврааму Линкольну, что командующий пьян, даже когда руководит сраженьем. В Белый дом являлись делегации с требованием ради спасения страны отстранить такого пропойцу от армии. Президент только отшучивался. Одной такой делегации он ответил с серьезным видом: «Скажите, пожалуйста, где Грант достает спиртные напитки? Не знаете?.. Очень жаль. Я уже собирался дать распоряжение главному квартирмейстеру сделать запас таких напитков, чтобы снабдить ими некоторых моих генералов, которые до сих пор не одержали ни одной победы...»

Далеко впереди, в лощине, куда вела широкая проезжая дорога, стали видны длинные, правильные ряды отчетливых на лесной зелени солдатских палаток. Грант указал плетью:

— Вон и третья бригада генерала Турчина. У него есть цветные полки.

— Генерала Турчина? — переспросил Линкольн.

— Да, сэр.

— А! — сказал президент.

* * *

— Едут, сэр! — сообщил Турчанинову Майкл, из-под ладони глядя вдаль.

По дороге двигалось облачко пыли, в котором мелькали головы всадников, едущих нестройной кавалькадой.

— Внимание! Смирно! — оглянувшись на длинные чернолицые шеренги выстроившихся своих солдат, крикнул Иван Васильевич.

— Внимание! Смирно! — готовно подхватили команду младшие офицеры.

Послав коня шпорами, Турчанинов поскакал навстречу приближавшимся неспешной рысью всадникам. Среди знакомых военных кепи чуждо выделялся высокий цилиндр президента. «Дон-Кишот на Россинанте!» — смешливо мелькнуло у Турчанинова при виде нескладно сидевшей на лошади тощей, длинной фигуры, посеревшей от густой пыли. Но тут же затаенную улыбку Ивана Васильевича смыло нахлынувшей горячей признательностью к этому человеку. Ведь не только был отменен приговор военно-полевого суда, мало того — он, Турчанинов, получил бригадного генерала. Присланное из Вашингтона предписание гласило:

«...Решение военно-полевого суда об увольнении полковника Д. Турчина из армии, как пристрастное и несправедливое, отменить. Присвоить Турчину звание бригадного генерала.

Президент Авраам Линкольн. Сентябрь 1862 года»

Президент и главнокомандующий придержали лошадей. Иван Васильевич подскакал вплотную, осадил задравшего горбоносую морду жеребца и отдал полагающийся рапорт.

— Рад познакомиться с вашими ребятами, генерал, — сказал Линкольн, устремив на Турчанинова приветливый и в то же время проницательный взор. Пожатье костлявой его руки склеило Ивану Васильевичу пальцы. «Помнит ли?.. Наверно, давно уже забыл...»

— И вас рад видеть, мистер Турчин, — прибавил Линкольн с еле уловимой доброй улыбкой. («Помнит!» — радостно всколыхнулось в Турчанинове.) — Как поживает миссис Турчин? По-прежнему работает в лазарете?

— Да, мистер президент, — благодарно ответил Иван Васильевич. («И Наденьку помнит!»)

— Передайте ей привет, — сказал президент. — У вас достойная супруга, генерал.

Но тут внезапно какой-то совершенно недопустимый шум послышался за спиной Турчанинова — там, где был построен для встречи высокого гостя цветной полк. Нарастающий ропот возбужденного говора, голоса: «Президент!.. Авраам!..» Затем все потонуло в общем ликующем реве, в топоте бегущих ног, и, оглянувшись, с ужасом увидел Иван Васильевич, что от стройных, идеально выровненных, застывших на месте, черноликих синих шеренг и следа не осталось. Они превратились в беспорядочную горланящую толпу негров в солдатских мундирах, и эта толпа, вздымая пыль, в неудержимом порыве валит навстречу Линкольну, не слушая гневно-растерянных окриков офицеров, которые тщетно пытаются восстановить порядок. Какой там порядок! Какая там дисциплина! Негры запрудили дорогу и плотным кольцом окружили сидевшего на белой лошади президента. Они были вне себя от восторга, что воочию видят Освободителя, они вопили, размахивали солдатскими кепи, приплясывали, пели.

— Боже, благослови массу Линкама! Господь, спаси отца Авраама! — неслось со всех сторон.

Сдерживая испуганную, тревожно всхрапывающую лошадь, Линкольн шагом пробирался среди наседающих на него, бегущих рядом со стременем черных солдат. Он ехал с непокрытой седеющей головой. Сквозь густую, взбитую сотнями ног завесу пыли он видел вокруг себя дышащие детски бесхитростным счастьем, черные до синевы, темно-кофейные, закоптело-медные, шоколадные лица, сверкающие яркой белизной белков и зубов. Каждый хотел к нему прикоснуться, хотя бы погладить кожаное седло, горячую, потную шерсть лошади. Иным удавалось, оттолкнув соседа, на ходу припасть губами к большой костлявой руке, которая держала снятый с головы цилиндр. Многие плакали.

Толпа несколько оттерла Турчанинова от президента. Иван Васильевич видел, как коренастая негритянка в армейской куртке приплясывала и пела, мерно хлопая в ладоши:

— Авраам! Авраам! Авраам!

Откуда она взялась, Гарриэт Табмэн? Лицо ее светилось ослепительной улыбкой, она шла и плясала, поворачиваясь во все стороны, играя и плечами, и локтями, и бедрами. Так, наверно, плясала под грохот праздничного тамтама африканская ее бабка в тени баобаба, среди желтых конических хижин воинственного племени ашанти.

«Нет, ради этого стоило начинать войну, — невольно растроганный, думал Турчанинов, наблюдая, как встречают Линкольна черные солдаты. — Ради этого стоило записаться добровольцем, чтобы после можно было сказать: я тоже участвовал...»

— Друзья мои... Дети мои... — говорил президент смятым голосом. Он ехал среди кипящей толпы, захваченный бурей первобытного восторга и благодарности, и вспоминал, как долго колебался, прежде чем решился освободить черных рабов. А что, если после этого еще несколько штатов присоединятся к мятежникам?