— Невеселая история, — согласился Савелий.

— Это еще не все, Савушка, — понизил голос Парамон. — Елисеича-то нашего знаешь?

— Так, — угрюмо протянул Савелий, догадавшись, что старик заговорил о главном. — Кто же его не знает?

Исправник Антон Сухоруко, или просто Елисеич, уже более пятнадцати лет служил на Хитровом рынке. Его знали все, от мала до велика. Даже громилы, с ненавистью относившиеся ко всякой власти, ломали перед городовым шапки, словно крепостные крестьяне перед добрым барином. От Парамона он имел солидное жалованье и в благодарность закрывал глаза на некоторые грешки его воспитанников. А иногда, за отдельную плату, предупреждал о готовящейся облаве. Его дом, двухэтажный особняк, набитый подношениями, стоял на самой окраине Хитровки. Среди громил ходили легенды о неслыханных сокровищах исправника. Но никто из них даже в самом скверном сне не отважился бы выпотрошить содержимое его шкафов. Грабить полицейского считалось такой же дурной приметой, как залезать с воровским промыслом в Божью обитель. От этого всегда жди одних неприятностей. И, зная об этом, Елисеич никогда не затворял дверей, да и вообще не имел замков.

Именно такой человек, каким был Елисеич, и мог служить городовым на Хитровке. Сам себе на уме, с лукавинкой в глазах. Он всегда находил общий язык с самыми неугомонными обитателями рынка. К кому подходил с ласковым словом, кого бранил матерно, а кого и вовсе стращал каторгой. Неповоротливый, как медведь, и такой же могучий, он внушал уважение всякому, кто видел его хотя бы однажды. На Хитровке частенько любили вспоминать случай, когда он один расшвырял толпу из пятнадцати громил, покалечив при этом добрую половину.

— Мне Елисеич по секрету сказал, что среди бродяг есть люди господина Аристова. Сам понимаешь, кому, как не бродягам, обо всем знать. Сядут на углу копеечку собирать да следят за всеми, кто мимо шастает. Мы тут покумекали малость да придушили на всякий случай троих. — Парамон Миронович закатил глаза к небу, а затем размашисто перекрестился. — Один из них все около моего дома терся… Авось не безвинные души сгинули.

— Суров ты на расправу, Парамон, — грустно укорил Родионов.

Парамон печально вздохнул и признался:

— Есть грех. Суров. А только что поделаешь, Савельюшка, жизнь, она такая скверная. Не житье, а паскудство всюду одно. И это еще не все, Савельюшка. Знаешь катран за Хитровкой, что мастеровой Кваша держит?

— Еще бы не знать, — весело хмыкнул Савелий. — Публика там собирается отменная. Сам не раз бывал. Приходят даже промышленники, что до азарта жадные.

— Вот то-то и оно! Накрыла их полиция на прошлой неделе. Квашу этапом в Сибирь обещали отправить, а сейчас он в Бутырском замке сидит. В катране был фабрикант Савинов…

— Уж не тот ли самый, что карамели выпускает?

— Он самый. Так вот, промышленника Савинова из Москвы выслали. Но что самое удивительное, расспрашивали у всех об одном молодом человеке. А судя по описаниям, портретик-то твой вырисовывается. Не страшно ли тебе, Савельюшка? Бутырский замок бо-ольшой, приходилось мне там бывать, места в нем на всех хватает. А сиживали в нем и не такие герои, как ты.

Пришла Душечка. Она весело, словно из охотничьей двустволки, стрельнула в гостя острым взглядом и выставила с подноса начищенный самовар и блюдо, полное печатных пряников. Савелий уже давно примечал, что барышня смотрела на него совсем иначе, чем на обыкновенного гостя. Но он не решался приблизиться к ней, опасаясь, что может не удержаться и тогда их отношения могут перерасти в нечто большее, чем просто симпатия.

— Кушайте, Савелий Николаевич, вы как раз такие пряники любите.

— Спасибо, Дунечка, я знал, что ты меня порадуешь, — налил он себе в фарфоровую чашку темно-красного ароматного чая. — Так что ты предлагаешь, Парамон?

— Я уже сказал, поезжай в Европу. Поживи там годик-другой, да и возвращайся опосля, пока здесь все не образуется. Знаешь что, Савельюшка, — старик дружески хлопнул воспитанника по плечу и продолжал почти ласково: — А потом, может, я следом за тобой заявлюсь. Поедешь с моей Дуняшей, — обнял он женщину за талию.

— Пустите, Парамон Миронович, неловко как-то, на людях ведь, — мягко отстранилась Дуняша от старческих рук, бросив на Савелия быстрый и виноватый взгляд.

— Ладно, ступай себе, — проводил старик долгим взглядом полюбовницу. — Она давно у меня в Европу хочет. А ты мне заодно домишко присмотришь. Такой, чтобы можно было там старость достойно встретить.

— Чай у тебя хороший. — Савелий сделал маленький глоток и, улыбнувшись, добавил: — Такого в Европах не попьешь.

— Ты, Савелий, прямо мне отвечай. Ну как, не откажешь ведь?

— Ответь мне, Парамон, разве ты бросишь партию, если карты уже розданы? А если еще учесть, что на руках у тебя козырный туз?.. Молчишь? Вот так же и я не могу остановиться на полпути.

Парамон погрозил пальцем:

— Азартный ты человек, Савелий. Ох, азартный! А ведь сам знаешь, что иногда нужно остановиться, чтобы хотя бы пересчитать свой выигрыш, иначе удачи не будет.

— Нет, Парамон, — отрицательно покачал головой Савелий, — нужно закреплять свой выигрыш, пока идет масть. И я не остановлюсь до тех самых пор, пока не сниму с банкиров последние штаны. Ха-ха-ха!

— Рискованно ты играешь, Савелий.

— Оно и понятно, ставки большие, а играть, как ты знаешь, по-мелкому я не привык.

— Трудно мне что-то тебе советовать, Савелий, да ты, я вижу, в советах не нуждаешься, делай, как считаешь нужным. Только ответь мне откровенно: что за человек топает за тобой? — очень серьезно поинтересовался Парамон.

— А-а, ты уже знаешь, — уважительно протянул Савелий, — я всегда верил, что от тебя ничего не утаишь. У тебя везде есть свои люди. Этот филер вполне безобидный малый. Мне он даже чем-то нравится. Привык я к нему.

— Савельюшка, а тебе не кажется, что полиция подобралась к тебе слишком близко?

— Нет, Парамон, не кажется, у них нет ничего против меня. Разве что какие-нибудь смутные подозрения.

— А тебе не хотелось бы…

Савелий отрицательно покачал головой:

— Это ни к чему, он мне не мешает. А потом, если филер однажды исчезнет, это может вызвать еще большие подозрения. Так что оставим все, как есть.

— Тебе видней, Савельюшка, — протянул Парамон и прикрикнул слащаво: — Душечка, куда же ты пропала? Развлеки нашего гостя.

Савелий невольно улыбнулся: он даже не подозревал, что старый каторжник может быть таким сладкоречивым.

У господина Родионова было стопроцентное алиби. Разве это не с ним он разговаривал в театре за несколько минут до начала спектакля? Савелий Родионов просидел в зале все первое отделение, а во время перерыва они вновь столкнулись в самом проходе. Глупо было бы утверждать, что господин Родионов сумел сбегать едва ли не в противоположный конец Москвы и вернуться обратно в течение какого-то часа, ограбив при этом банк и просверлив в сейфе с дюжину дырок.