– Не разумнее ли вам самим поговорить с ним?

– Нас он вообще не слушает. Поступает по-своему. Но он не сможет оставить без внимания то, что написано на пергаменте и… – посыльный важно выпячивает грудь, – запечатано сургучом.

– Хорошо, оставьте письмо мне, – уступает Скримшоу. – Мистер Хэнкок появится не сегодня завтра.

– Нет. Письмо нужно отнести сейчас же.

– Ну так и несите сами.

Клерки, не без интереса наблюдающие за разговором, дружно кивают и подхватывают:

– Да, да. Сами и несите.

– Мне платят за доставку по адресу, – говорит посыльный. – Доплачивать за дополнительную беготню мне не станут. Кроме того, – добавляет он, решительно кладя письмо на конторку Скримшоу, – это ваша обязанность.

Скримшоу вздыхает.

– Оливер? – Он переводит взгляд на самого младшего из своих сотрудников.

Оливер уныло смотрит в окно, на затянутое тучами небо и первые капли дождя на стекле.

– Я прихвачу письмо, когда понесу бумаги мистеру Пейтону, – говорит он. – У меня нет времени ходить два раза.

Скримшоу вызывающе прищуривается на посыльного:

– Ну? Вы удовлетворены? А теперь прошу меня извинить: мы люди занятые.

В углу мистер Джаролд ломает голову над непристойным ребусом, накарябанным для него мистером Перси на обороте какой-то накладной.

Таким образом, когда Оливер отправляется с поручением в доки Святой Екатерины, в кармане у него лежит письмо для мистера Хэнкока. Он скорым шагом доходит до Лондонского моста, но небо становится все темнее, и дождевые капли бисером усеивают лицо: в такой ненастный вечер таскаться по улицам совсем не хочется, а хочется завернуть в таверну и там переждать непогоду за кружкой пива в веселой компании. Оливер вкладывает письмо и несколько монеток в руку маленького мальчишки, который укрывается в портике церкви Святого Магнуса, и мальчишка стремглав бежит к мосту – полы его длинного мешковатого сюртука, явно с плеча старшего брата, волочатся по мостовой, намокая в лужах. Из носа у него течет ручьем, и он пару раз утирает сопли письмом, оставляя на лице чернильные разводы. Ветер крепчает, вспененная река мечется в своих зубчатых берегах, точно испуганная лошадь в преддверии грозы. В Гренландских доках, однако, мальчишку ждет кое-что похуже дождя: тяжкая тоска внезапно накатывает на него, камнем давит на грудь. Ох! Да что же это такое? Густая печаль подобием тумана висит над крышами, над мачтами кораблей; от нее на глаза наворачиваются слезы, к горлу подступает рыдание. Бедный мальчик, чья чахоточная мать лежит, надсадно кашляя, в убогой чердачной каморке, почти ослеплен собственным горем. Больше всего на свете он хочет побежать домой, к ней, но в дожде, тумане и тоске теряет дорогу и обходит скопление темных приземистых строений раз, потом другой, задыхаясь от вони убитых китов, смутно различая в сумраке высокие корабельные мачты. Наконец какой-то рабочий хватает мальчишку за плечи и показывает, в какую сторону идти; он же в конечном счете и приносит измятое письмо в сарай мистера Хэнкока.

Торговец склоняется над чаном столь прилежно, что едва не касается носом воды. Русалка трепещет и мерцает в глубине, всем своим непостижимым существом выделяя таинственные испарения, которые одурманивают мистера Хэнкока. Сам он никогда не видел моря, но рядом с русалкой живо чувствует его: безбрежное и бурное, холодное и бесстрастное.

Содержание письма не удивляет торговца.

Тем не менее он раздраженно спрашивает рабочего, выжидательно стоящего подле него:

– Почему мне раньше не сказали?

– Вам говорили.

– Но где же мне хранить свое имущество? – Он в панике хватается за край чана.

– Не наша забота. Нам необходимо уничтожить сарай до среды. Если он сам собой не рухнет к тому времени. – Мужчина надавливает ладонью на низкую балку, и все строение трещит и шатается, нагляднейшим образом показывая свою крайнюю ветхость. Из-под крыши на земляной пол падает старое тростниковое гнездо и одна дохлая мышь.

Мистера Хэнкока прошибает пот. Он снова всматривается в воду. Что же делать?

– Мне нужно больше времени.

– Все время вышло.

– Я заплачу.

– Нет. – Рабочий со смущенным видом сплетает и расплетает заскорузлые пальцы. – Если хотите знать правду, мы все единодушно сошлись на том, что сарай надобно уничтожить. Он населен призраками, вне сомнения: от него исходит жуткая, потусторонняя тоска, которая здесь внутри ощущается особенно остро.

– Нет, ничего подобного! – в смятении восклицает мистер Хэнкок.

– Вы и сами это чувствуете, я точно знаю. – Легонько кашлянув, мужчина подается ближе к нему. – Мистер Уотл, старший мастер… он потерял малолетнюю дочь две недели назад. Бедняжка утопла… – Он дергает головой в сторону реки. – Совсем рядом, меньше чем в ста футах отсюда. Никто не виноват: должно быть, девочка заигралась и случайно упала с причала. Но глубокая печаль, охватившая всех нас… ибо остаться равнодушным к такому горю невозможно… так вот, с того дня печаль наша только возрастала. В общем, мы единодушно порешили: проклятый сарай необходимо сжечь дотла. И никакие деньги не заставят нас передумать, сэр.

Поскольку рабочие Гренландских доков составили собственное твердое мнение об источнике странных миазмов тоски, мистер Хэнкок полагает себя вправе изобразить гнев.

– Значит, я должен освободить сарай от своего имущества? – осведомляется он.

– Да.

– В таком случае мне потребуется… – Он кладет ладонь на край чана. – Мне потребуется перевезти в другое место вот это.

Мужчина фыркает:

– Не моя работа. – Он кидает любопытный взгляд на громадную посудину с мутной водой. – Это?

– А что вас удивляет?

– Ну это же дрянной грязный чан. Зачем он может понадобиться?

– Он никому здесь не мешал, покуда вам не втемяшилось спалить сарай, – с негодованием говорит мистер Хэнкок. Порывшись в карманах, он достает пачку новеньких банкнот. – Итак. Сколько возьмете за труды? Сделать все нужно ночью.

Он лихорадочно соображает. Куда же перевезти бесценное сокровище? Есть ли где-нибудь неподалеку подобные хозяйственные постройки? Можно ли спрятать его поблизости от конторы?

– Чан необходимо доставить в Блэкхит, – решительно произносит он. – В Блэкхит, вот и весь разговор.

– Ничего не понимаю, – бормочет рабочий.

Из чана доносится глухой вздох, тихий всхлип, слабый всплеск.

Таким образом все происходит под покровом темноты, очень быстро. Мистер Хэнкок затягивает верх чана куском парусины, края которого прочно запечатывает смолой, и зорко следит, как неподъемную посудину погружают сначала на тележку, а потом на плот четверо страшно усталых мужчин, задержавшихся в доках до поздней ночи, чтобы выполнить странную работу за хорошее вознаграждение. Так чан и переправляют по реке в Гринвич; на протяжении всего пути мистер Хэнкок сидит к нему вприслонку посреди плота, мягко покачивающегося на черной воде. От Гринвичской пристани мистера Хэнкока с чаном везет в гору, к вересковой пустоши, запряженная волами подвода. Ночь хоть глаз выколи: дороги не разглядеть, лишь черная пустота вокруг да шорох пожухлой травы на ветру. Мистер Хэнкок опасливо прислушивается, не раздадутся ли чьи шаги поблизости, и крупно вздрагивает, на мгновение приняв резкий шелест пролетающей мимо ночной птицы за свист обнаженного меча. Он облегченно вздыхает, различив наконец во мраке впереди фронтон своего пустого дома, и не испытывает ни малейшей вины за то, что прячет здесь свой секрет еще прежде, чем жена провела первую ночь на новом месте. Трава сухо шуршит.