Джулия сие поймет и оценит. Не может не понять. И наверняка уже оценила.

Он свернул в центральный крытый портик (раздраженный и взбудораженный, и перед мысленным взором — зеленые холмы и синие реки с высоты птичьего полета). Художественная литература, биографическая и научная литературы суть боковые ответвления. Смысл. Ему пришло в голову, что у человеческого существа есть пять основных потребностей: в пище, в укрытии; а если не в укрытии, то в одежде; в сексе — или в любви, если это разные вещи; и в Смысле. Будучи лишен смысла, человек вполне может зачахнуть и умереть — точно так же, как человек, лишенный воды или пищи.

Не разбирая пути, он случайно забрел в отдел художественной литературы и принялся скользить глазами по невостребованным, в основной своей массе, книгам, вид которых был, пожалуй, еще более скорбный, чем у невостребованной научной или философской литературы. В глубине коридора молодая женщина сняла книгу с полки, заглянула в нее, улыбнулась и понесла с собой; интересно, подумал он, что она такое взяла. Нортон. Норрис. Нофцингер. «Далекий поворот» Хелен Ниблик. Митчелл, ну, тут, конечно, десятки и десятки экземпляров. Маккензи, Маколей, Макдональд.

Росс Локридж. Джозеф Линкольн.

Ба, а это еще что такое?

Когда, из чистого любопытства, он как-то забрел в ближайшую к нему нью-йоркскую районную библиотеку, он не нашел там ни одной. А тут их дюжины, или по крайней мере дюжина. Полное собрание сочинений. Вот тебе и на.

Вот тебе «Надкушенные яблоки», это не та, где про Шекспира? А вот «Книга о ста главах», которая пугала его — подростком — и внушала чувство, похожее на священный ужас. И еще целая стопка книг, которых он не читал, или по крайней мере не помнил, чтобы читал. И какого, спрашивается, черта библиотека вроде этой закупила все эти книги? Крафт, в конце концов, никогда так и не стал Шеллабаргером или Костеном.[113]Он дотронулся до двух или трех корешков, вытянул наугад книгу, вспомнив то роскошное чувство ожидания, которым сопровождалось для него когда-то прибытие очередного такого тома в ежемесячной посылке из библиотеки штата; как он усаживался за нее, будто за долгий и вкусный обед, приправленный молоком и печеньями.

Где-нибудь под этими обложками, так же, как и в книжке про Бруно, он может наткнуться на вещи, нет, он наверняка наткнется на вещи, которые когда-то помогли ему выстроить Эгипет. Хотя он был более чем уверен, что все найденное в них всего лишь послужило подтверждением факта существования этой страны, а открыл он ее намного раньше, чем открыл для себя Крафта В этом он был уверен на все сто процентов.

И все-таки когда и как он открыл для себя Крафта?

Как-то раз одна из этих книг просто-напросто оказалась в посылочной коробке в ответ на какой-то из его запросов, или запросов Сэма, или Винни, хотя Винни всегда предпочитала иные способы ухода от реальности. Что он такое в тот раз заказал, в результате чего ему прислали Крафта — «исторические романы»? И которую из них ему прислали первой, ту, что про Бруно, или и в самом деле один из романов, который заставил его и дальше требовать книги того же автора? Он действительно заказывал их или ему просто их слали, одну за другой?

Он сунул на место книгу, которую снял с полки.

Сначала нужно оформить читательский билет.

Было тут и еще чему порадоваться; это похожее на маленький кекс здание было, как изюмом, нашпиговано приятными сюрпризами. Академическое издание Кембриджской Новейшей истории.

Католическая Энциклопедия, прекрасное старое издание, битком набитое разными разностями, которых более поздние издатели откровенно стыдились или не включали по иным, сугубо прагматическим соображениям; еще одно непаханое поле. А еще тут было множество огромных, роскошных фолиантов с гравюрами и альбомов с репродукциями, многотомные ботанические атласы и орнитологические справочники в кожаных переплетах — состоятельные обитатели санаториев, должно быть, заказывали все это богатство для местной библиотеки, дабы им было что полистать в долгие месяцы летнего отдыха.

Высокие стеллажи вдоль стен читального зала были сплошь заняты именно такого рода книгами. Пирс как раз замешкался в дверях этой приятной во всех отношениях комнаты (столы из светлого дерева, зеленые лампы, темные портреты), когда скорчившаяся в дальнему углу зала у книжного шкафа женщина с толстым томом в руках обернулась и посмотрела на него, или, скорее, перевела в его сторону взгляд темных, мимо него скользнувших глаз, а потом встала и пошла к своему столику, уже заваленному другими книгами и бумагами.

Такое, вообще-то, бывает? Конечно, та ночь была короткой и темной, и с тех пор прошел не один месяц. И было бы довольно странна, если одним из первых встреченных им в городе людей оказался бы один из тех двух или трех здешних обитателей, с которыми он успел познакомиться в прошлый раз.

И все-таки это была она. Он двинулся вперед, глядя прямо на нее, и когда она еще раз подняла голову и посмотрела в его сторону, он улыбнулся. Она, однако, не подала ни малейшего вида, что узнала его.

Нет, точно, она.

Он обогнул комнату по периметру и подошел к ее столику. Помимо толстого тома — это был биографический справочник, открытый на фамилии Эмерсон, — она запаслась линованной бумагой и карандашами, а еще калькулятором; и занималась она, судя по всему, тем, что вычерчивала какую-то кривую, график, на одной из осей которого были отмечены годы.

— Привет, — сказал он.

Она подняла голову: нейтральная улыбка, специально предназначенная для встреч с назойливыми незнакомцами мужского пола.

— Миссис Мучо? — спросил он.

Выражение лица изменилось.

— Нет, — ответила она.

— Извините, — сказал он. — Меня зовут Пирс. У меня такое чувство, что мы с вами уже встречались.

— А мне так не кажется, — сказала она.

— А вас зовут…

— Моя фамилия — Райдер.

Боже правый.

— Ой.

— Я вас не припоминаю.

— Извините, извините, пожалуйста, — сказал он. — я в общем-то в городе человек новый. Вы просто очень похожи на одну мою знакомую.

— Извиняю, — сказала она, и лицо ее стало совершенно непроницаемым, как если бы она постановила для себя, что ее решили разыграть или сделать ей какое-то не совсем уместное предложение и что ей это наконец надоело.

— Ну, что ж, — сказал Пирс. — Значит, обознался.