Истребители два или три раза пронеслись на юг и больше не появлялись. Они избавились от значительной части ненужного боекомплекта, который всё равно некуда было девать — разбитые параличом люфтваффе не могли оказать никакого сопротивления.

Когда Антон поднялся, пыль уже медленно оседала. Он увидел десятки костров вдоль дороги и клубы черного дыма. Недалеко от него горело оторванное колесо. Рядом лежало тело убитого человека. Другой человек катался по земле, пытаясь сбить с себя огонь. Повсюду кричали женщины и плакали дети.

Их машина не загорелась, хотя оказалась пробитой в нескольких местах. Мотор тихо урчал, но в кабине никого не было. Только открыв дверцу, Ротманн обнаружил на полу мертвого шофера. Они вытащили тело и положили на прошлогоднюю траву рядом с обочиной. Пуля попала ему в верхнюю часть спины и прошла насквозь, выйдя в районе паха.

— Зачем вы велели ему убирать машину? — причитала женщина из Красного Креста. — Что мы теперь будем делать?

Ротманн поднял пробитую в двух местах крышку капота и осмотрел мотор. Им повезло: одна пуля прошла мимо, другая вырвала небольшой кусок металла на кромке блока цилиндров. Ехать было можно.

— Садитесь, я поведу сам. Вам ведь во Фрейталь? — спросил он женщину.

Не обращая внимания на ее причитания, Ротманн подошел к шоферу и, склонившись над телом, стал расстегивать на его груди серую замасленную панцерблузу. Затем он отломил нижнюю половинку «собачьей бирки», как сами немцы называли свои жетоны, и протянул обломок женщине. Та еще раз посмотрела на убитого, всхлипнула и забралась в кабину. Антон залез в кузов, и они, съехав с шоссе, медленно двинулись вдоль него по полю.

Люди, разбежавшиеся при воздушной атаке, постепенно возвращались обратно. Повсюду лежало множество убитых и раненых. Несколько человек бросились к их грузовику, но машина не остановилась. Казалось, никто уже не обращал внимания на продолжающуюся в нескольких километрах от них бомбардировку. Еще пятнадцать или двадцать минут там рушились дома Нойштадта и окраин Дрездена. Потом самолеты улетели, но большинство людей на этот раз уже были уверены, что это лишь очередная передышка.

Грузовик пробивался на юг. Скоро им удалось свернуть на другую дорогу, идущую вдоль железнодорожного полотна, и часа через полтора, миновав разрушенный железнодорожный мост, они въехали в небольшой город. Это был Фрейталь.

Грязные и измученные Ротманн и Дворжак шли по заполненным людьми, повозками и автотранспортом улицам. Местные жители стояли группками у своих домов и, тихо переговариваясь, смотрели на закрытый черным облаком северо-восток. Они ни о чем не спрашивали проходящих, боясь услышать самое страшное. Фрейталь не спал всю последнюю ночь. До вчерашнего вечера здесь только слышали о варварских бомбардировках городов. Теперь же уже трижды на их соседей с небес обрушилась смерть, и все ждали четвертого раза. Саксония была обезглавлена. Дворцы и храмы ее столицы, столетиями возводимые трудом десятков поколений, исчезли в течение четырнадцати часов. Руинами стали дворец-резиденция и католический кафедральный собор, протестантские церкви Святой Марии и Святой Софии, Штальхоф и Иоханнеум, Козельский, Ташенбергский и Курляндский дворцы, дворцы Гросс-Гартена, Рампишегассе и Японский дворец, Опера архитектора Земпера и его же Картинная галерея… Всё это любили и всем этим гордились и фрейтальцы, которые могли из своего городка пешком дойти до красивейшей площади Европы у Земпер Оперы и павильонов Цвингера за два с половиной часа. У многих из них там жили друзья и близкие. Они всматривались сейчас в лица бредущих мимо людей в надежде увидеть знакомых.

— По железной дороге уехать будет сложно, — сказал Ротманн, когда они, присев на скамейке в одном из скверов недалеко от вокзала, обдумывали, что делать дальше. — Нужно добраться до Лейпцига. Это немногим более ста километров. Вы точно хотите вернуться во Фленсбург?

— Да. — Глаза Антона слипались, он готов был лечь тут же на скамье и уснуть. — Вы боитесь моего присутствия там, я знаю. Достаньте мне яду. Я воспользуюсь им при угрозе ареста. Даю вам слово.

— Бросьте. Ничего я не боюсь, — пробурчал Ротманн.

В последнее время у него возникло странное чувство ответственности за этого человека. Он считал себя обязанным позаботиться о нем как о своем госте. Как будто ему была поручена ответственная миссия спасти пришельца из будущего. Но разве не соотечественники этого русского убили его родного брата? Не их ли союзники расправились с его матерью и женой? Не они ли обращают в прах десятки городов его родины? Нет, он не чувствовал Дворжака причастным ко всему происходящему. Это был человек из другого мира. Предъявлять счет ему за всё происходящее было бы так же нелепо, как современным итальянцам обижаться на современных немцев за истребление их предками когда-то легионов Варра в Тевтобургском лесу. Более того, Дворжак сам боится своих, прекрасно зная историю любимого отечества. Ему действительно некуда деваться, и он, Ротманн, единственный во всём свете человек, знающий тайну того, над кем судьба сыграла поистине злую шутку.

— Ладно, пошли искать местную полицию. Думаю, они подскажут, где тут можно переночевать и на чем завтра уехать.

Они пошли в направлении городской ратуши, башня которой виднелась впереди. Вдруг Ротманн резко схватил Антона за руку.

— Смотрите!

Антон пошарил глазами по сторонам и увидел обшарпанный «Мерседес», притулившийся у небольшого аккуратного одноэтажного домика.

— Узнаете? Вы не запомнили номер ?

— Нет, но я хорошо запомнил ту вмятину на задней двери. Ротманн! Это же такси папаши Ремера!

— Так и я про то же. Как вы говорите его зовут? Ремер?

В это время из дома вышла женщина лет тридцати пяти-сорока, с небольшим ведерком в руке. Подойдя к автомобилю, она стала протирать стекла. Ротманн направился к ней.

— Простите, это машина господина Ремера? — Женщина испуганно посмотрела на небритого офицера в грязной шинели.

— Да.

— Можем мы его увидеть? Он подвозил нас вчера в Дрездене…

— Да, да, да, — лицо женщины вдруг преобразилось радостным удивлением, — конечно, проходите в дом. Вы те самые господа, что искали улицу Эльфенкенигштрассе? Он рассказывал. Проходите прямо вон туда. Урсула! Папа!

Они прошли через прихожую в открытую дверь просторной комнаты. Это была очень просто, даже по-деревенски обставленная гостиная. Несмотря на некоторый беспорядок, во всем ощущалась заботливая чистота. Осмотревшись, Ротманн увидел сбоку большое зеркало и впервые осознал, как он теперь выглядит. Светло-серая шинель была в отвратительных пятнах черной сажи, белой извести, коричневой глины. Вдоль нижнего обреза тянулись темно-бурые пятна засохшей крови. Вероятно, это была кровь убитого водителя, которого они вытащили из кабины грузовика. Если на фронте с таким внешним видом еще можно было расхаживать, то уж никак не здесь, среди чистеньких занавесок и кружевных скатерок на тумбочках и этажерках.

Сзади скрипнули половицы. Обернувшись, Ротманн с Антоном увидели Ремера. Это был тот самый пожилой таксист. Рост его едва превышал 160 сантиметров. Позади собралось несколько человек, среди которых была и уже знакомая им женщина. Припадая на одну ногу, таксист сделал по направлению к гостям два шага и остановился.