«Вполне в духе Готшалка», – подумала Джоанна. Убежденный пессимист, он закономерно придет к теории о неотвратимости судьбы. Но в его идеях не было ничего еретического и особенно нового. Блаженный Августин говорил то же самое в своих великих работах De civitate Dei и Enchiridion.

Однако никто из собравшихся не знал этого. Хотя многие и ссылались на Августина, едва ли кто-то потрудился почитать его работы.

Нигротий, епископ Ананский, поднялся и сказал:

– Это гибельное и греховное отступничество. Ибо хорошо известно, что воля Божья предопределяет судьбы избранных, но не проклятых.

Такой довод имел серьезный изъян, поскольку предопределение судьбы одной группы людей, неизбежно ведет к предопределению другой. Но Джоанна умолчала об этом, поскольку проповеди Готшалка вызывали сомнения и у нее. Опасно убеждать людей в том, что они не заслужат спасения, если не поддадутся греху и последуют принципам справедливости. В конце концов, зачем творить добро, если на небесах все предопределено заранее?

Вслух Джоанна произнесла:

– Я согласен с мнением Нигротия. Божья милость это не предопределенный выбор, но сила Его любви, распространяющаяся на все живущее.

Епископам понравился ее ответ, поскольку он совпадал с их точкой зрения. Было принято единодушное решение опровергнуть теории Готшалка. Однако побуждаемые Джоанной, они также осудили архиепископа Рабана за «жестокое и нехристианское» отношение к заблудшему монаху.

Синод принял сорок два канона, в основном относящиеся к реформе церковной дисциплины и образования. В конце недели собрание синода завершилось. Все согласились с тем, что заседания прошли успешно, а Папа Иоанн председательствовал с необычайным достоинством. Римляне гордились, что их духовный лидер наделен такими исключительными знаниями.

Однако синод не долго симпатизировал Джоанне. В следующем месяце все церковное сообщество потрясло ее решение открыть школу для женщин. Даже представители папской партии, поддержавшие Джоанну на выборах, были шокированы; какого Папу они возвели на престол?

Джордан, секундицерий, публично выступил против Джоанны по этому вопросу во время еженедельной встречи оптиматов.

– Ваше святейшество, – сказал он, – вы совершаете большую ошибку, пытаясь обучать женщин.

– Почему? – спросила Джоанна.

– Вы сами знаете, ваше святейшество, что размеры женского мозга и ее матки обратно пропорциональны, следовательно, чем больше учится женщина, тем меньше вероятность, что она сможет рожать детей.

«Лучше бесплодие тела, чем ума», – подумала Джоанна, но ограничилась вопросом:

– Где вы это вычитали?

– Это общеизвестно.

– Настолько общеизвестно, наверное, что никто не удосужился записать и дать возможность всем научиться этому.

– Незачем учиться тому, что и так очевидно. Никто не писал о том, что шерсть получают от овец, но все знают об этом.

Все улыбнулись. Джордан даже приосанился, довольный своим остроумным ответом.

– Если то, что вы говорите правда, не объясните ли чрезвычайную плодовитость столь образованных женщин, как Лета, которая переписывалась со святым Джеромом, и, по его свидетельствам, благополучно родила пятнадцать здоровых детей?

– Отклонение от нормы! Редкий случай исключения из правила.

– Насколько я помню, Джордан, ваша сестра Джулиана умеет читать и писать.

Джордан растерялся.

– Совсем немного, ваше святейшество. Не более чем необходимо для ведения домашнего хозяйства.

– Тем не менее, согласно вашей теории, учение даже в малом объеме плохо влияет на плодовитость женщины. Сколько детей у Джулианы?

Джордан покраснел.

– Двенадцать.

– Еще одно отклонение от нормы?

Наступило долгое неловкое молчание.

– Очевидно, ваше святейшество, – быстро отозвался Джордан, – вы решили этот вопрос. Поэтому я умолкаю.

Он так и сделал, по крайней мере на заседании.

– Не стоило унижать Джордана публично, – заметил позже Джеральд. – Он может сблизиться с Арсением и сторонниками империи.

– Но он не прав, Джеральд, – не унималась Джоанна. – Женщины так же способны к учению, как и мужчины. Разве я сама не доказала этого?

– Да, конечно, но людям нужно время. Мир нельзя переделать за один день.

– Мир никогда не будет переделан, если никто не попытается изменить его. Изменения должны когда-то начаться.

– Верно. Но не теперь, не здесь… не тебе начинать их.

– Почему же не мне?

«Потому что я тебя люблю и боюсь за тебя», – хотелось сказать ему, но вместо этого он произнес:

– Ты не должна наживать врагов. Забыла, кто ты и что ты? Я могу защитить тебя от многого, Джоанна… но только не от тебя самой.

– Конечно… все не так серьезно. Неужели мир рухнет, если несколько женщин научатся читать и писать.

– Твой старый учитель… Эскулапий, не так ли? Что он сказал тебе однажды?

– Некоторые идеи опасны.

– Вот именно.

Воцарилось долгое молчание.

– Хорошо, – уступила она. – Поговорю с Джорданом и постараюсь успокоить его. И обещаю впредь быть осторожнее. Но школа для женщин очень важна. Я не отступлюсь от своего решения.

– А я и не думал, что ты отступишься. – Джеральд улыбнулся.

Школу для женщин официально открыли в сентябре. Джоанна назвала ее школой Святой Екатерины в память о своем любимом брате, который первым познакомил ее с ученой святой. Всякий раз, проходя мимо небольшого здания на Виа Мерулана, она слышала девичьи голоса, и сердце ее ликовало от радости.

Слово, данное Джеральду, она сдержала. С Джорданом и другими оптиматами она держалась предельно дипломатично и ласково. Ей даже удалось промолчать, когда верховный священник Цитронат сказал на проповеди, что при воскресении «несовершенство» человечества будет преодолено, ибо все возродятся мужчинами!

Вызвав к себе Цитроната, Джоанна осторожно предложила ему исключить эти строки из его проповеди, чтобы произвести лучшее впечатление на женскую часть прихожан. Это замечание Цитронат воспринял доброжелательно и даже был польщен вниманием Папы. Он никогда больше не повторял этой мысли в своих проповедях.

Терпеливо и смиренно Джоанна служила ежедневные мессы, выслушивала просителей, проводила обряды крещения и рукоположения. И длинные холодные осенние дни проходили вполне обычно.

В середине ноября небо потемнело и на весь день зарядил сильный дождь. Он обрушился на черепичные крыши с такой силой, что люди зажимали уши, лишь бы не слышать страшного шума. Древняя канализационная система города вскоре переполнилась, вода стала собираться на улицах, образуя огромные лужи; стремительные потоки превратили базальтовые мостовые в скользкие дороги.