– Мами. – От боли голос его прозвучал глухо и сдавленно.

– Что такое, mijo?

– У меня мозоль, – признался Лука.

Боль сводила его с ума. Терпеть он больше не мог. Мами поджала губы и увела его в сторону с общей тропы. Никто из мигрантов не остановился и даже не сбавил шагу. Они продолжали путь, и к тому моменту, как Лидия опустилась на колено, задрала сыну левую брючину и стащила с его ноги ботинок, вперед ушли все участники колонны. В темноте, да еще при такой погоде разглядеть что-то было почти невозможно, однако Шакал запретил им пользоваться фонариками, и потому, чтобы оценить ситуацию, Лидии пришлось уткнуться лицом в самую пятку Луки. Носок набрал воды, и, проведя рукой по задней части его ступни, она нащупала пузырь мозоли. Вот только что сделаешь? Кожа – влажная, джинсы – влажные, все вокруг – тоже влажное. Конечно, пластырь не возьмется. Но попробовать стоило. Лидия скинула с плеча рюкзак и расстегнула боковой карман, в котором хранилась пачка пластырей. Разумеется, все они были мокрые, но в середине нашелся один чуть посуше. Распахнув куртку, она накрыла собой лодыжку сына, будто живой зонт.

– Снимай ботинок, – велела Лидия.

– Но Мами, они уходят! – возразил Лука. – У нас нет времени.

– Снимай, живо! – рявкнула она.

Мальчик послушался, развязал шнурки и так сильно дернул за ботинок, что тот подлетел в воздух и плюхнулся рядом в грязь.

– Садись сюда. – Лидия указала на свой рюкзак, и Лука сел. – Носок тоже снимай.

С этими словами женщина вгляделась сквозь струи дождя туда, где, как ей показалось, только что растворился во мраке последний участник колонны. Прикусила зубами обертку пластыря. Когда Лука стащил с ноги мокрый носок, она спрятала его в карман. Затем выправила из-под толстовки рубашку и протерла полой пятку сына. На его мизинце скукожилась кожа. Зажав его ступню в теплой подмышке, Лидия дотянулась до рюкзака, который по-прежнему висел у мальчика за спиной. Она знала, что где-то на дне с правой стороны лежала свежая пара носков. Внезапно ее охватила паника. Она испугалась, что не сможет отыскать носки или, наоборот, все-таки сможет, но будет при этом рыться вслепую и случайно уронит их на землю, после чего они немедленно промокнут и станут бесполезными, и в конце концов окажется, что все эти поиски были напрасными, и тогда они с Лукой точно погибнут, только не от пули, выпущенной sicario во время семейного торжества, но в полном одиночестве посреди пустыни. Погибнут из-за какой-то мозоли. Из-за дождя. Нет. Пальцы Лидии нащупали мягкий комочек сложенных носков. Сухие. Gracias a Dios. Она вытащила их, сунула под мышку и застегнула рюкзак. Мигрантов теперь и след простыл. Больше она их не видела и не слышала, но пока что еще ощущала присутствие и пыталась мысленно проследить их путь. «Боже, дай нам их найти», – молилась про себя Лидия. Вскрыв зубами пластырь, она сплюнула обертку на землю, снова протерла пятку Луки, обдала чуть теплым дыханием и прилепила сверху клейкий кусочек ткани. Боже, пожалуйста, только бы не отвалился. Развернув носки, она натянула один на подошву сына. Казалось, на все про все ушла целая вечность: сначала нога никак не пролезала, а потом пришлось долго выравнивать шов на мыске и разглаживать ткань, прилегавшую к больному месту. Лидия подумала было натянуть сверху второй носок. Дополнительный слой защиты между мозолью и поверхностью ботинка. Но поможет ли? Мягкая подкладка, но сядет туже. В итоге решило время. Засунув второй носок под лямку лифчика, Лидия подняла с земли упавший ботинок. Ослабила шнуровку и оттянула язычок. Промокнула внутри полой рубашки и вставила ногу Луки. Дернула за шнурок.

– Я сам, Мами, – перебил мальчик.

Пока он завязывал узелок – очень быстро, с впечатляющей сноровкой, – Лидия укрывала его от дождя. Наконец Лука объявил:

– Все готово. Все в порядке, Мами. Спасибо.

Поднявшись с рюкзака, он прошелся из стороны в сторону, чтобы опробовать перевязку, а потом заключил:

– Намного лучше.

Лидия уже закрыла боковой карман своего рюкзака и теперь шла, а точнее, бежала вслед за сыном, поправляя на ходу лямки. Снизу стучали и плескались канистры с водой.

– Быстрее, сынок. Мы должны их догнать.

В общей сложности вся операция заняла минуты две с половиной. Может, три. Этого времени вполне хватило, чтобы безнадежно отстать от группы. Они ничего не слышали – лишь громовые переливы дождя и стук капель, разбивавшихся о землю. Лидию снова охватила паника; все страхи сбились в плотный комок и застряли где-то в груди. «Именно так все и происходит», – думала она. И подгоняла Луку надломленным голосом, но мальчик помнил, что случилось на выезде из Кульякана, когда за ними гналась полиция: Мами вывихнула лодыжку и упала. Он понимал, что еще одну травму – в дополнение ко всему прочему – они себе позволить не могут; осторожность не давала ему шагать в полную силу. Кто знает, может, в конце концов их погубит осторожность.

– Apúrate[125], mijo, пожалуйста! – Лидия почти срывалась на крик.

Вдруг ее охватило новое сомнение: что, если они бегут не в ту сторону? Слегка отклонились от тропы и все дальше удаляются от группы наискосок? Они ведь пошли сюда, так? В такой дождь под покровом ночи никаких следов не разглядеть. Нужно просто идти вперед. Двигаться. Не стоять на месте. Отчаявшись, Лидия нарушила самое главное правило Шакала: никогда не повышать голос, – и выкрикнула в пустоту. Ответа не последовало. Они с Лукой продолжали идти в темноте, спотыкаясь и вновь прибавляя ходу, и каждые несколько минут Лидия нарушала правило – все громче и громче, теряя надежду с каждым новым именем:

– Соледад!

– Ребека!

– Бето!

– На помощь!

– Николас!

– Чончо!

– Где вы?

Лука теперь вышагивал не впереди и не сзади, но рядом с ней; сжимая руку сына, Лидия изредка вглядывалась в черноту его глаз и видела там лишь спокойствие. Похоже, он совсем не разделял ее отчаяния.

– Все в порядке, Мами, – через некоторое время сказал мальчик. – Мы идем в правильном направлении.

Она поверила ему, потому что другого выхода просто не было. Он понимает в таких вещах. Ведь так?

– Шакал!

– Марисоль!

– Слим!

– Ау!

Вместо ответа ударил дождь, пустив по плечам толстые струи воды, и крупные капли застучали по капюшонам с новой силой. Блуждая в темноте, Лидия нечаянно обнаружила в своей голове какой-то обособленный участок сознания, где вся мыслительная работа продолжалась в нормальном режиме; неожиданно ей вспомнилась шутка про сорок лет и сорок тысячелетий, проведенных в пустыне. Она поняла, что католики заблуждаются в своем представлении ада: на самом деле там нет огня, нет зловонного горения. В аду очень мокро и холодно, и повсюду тебя преследуют мрак и чувство абсолютной потерянности. Мозг Лидии уже станцевал чечетку и остановился, как вдруг… Вдруг. В темноте мелькнуло очертание. Какая-то тень. Едва различимое движение, черная клякса на тон темнее царившей вокруг черноты. Лидия взвизгнула, ощутив в груди прилив надежды, покрепче сжала руку сына и припустилась следом за черной кляксой, рассекая незримый пейзаж; нет, ей не показалось. Это был не мираж. Клякса двигалась по какой-то собственной траектории: прыг-скок, прыг-скок. И все время убегала вперед. Лидия не сводила с нее глаз, бежала следом и волочила за собой Луку, не замечая даже коварной земли под ногами; наконец клякса начала увеличиваться, становилась все ближе и ближе, пока не превратилась в рюкзак. Рюкзак Рикардина. Она снова крикнула в темноту: