ни слова, а дети слишком устали, чтобы разговаривать друг с другом. Было уже почти утро, когда повозка с грохотом остановилась на Принсес-стрит, напротив монумента Скотта. Друзья выбрались из повозки. Над ними возвышался замок, в дымке дождя похожий на призрачный небесный город.

– Доброго денька, детишки, – пожелал сборщик торфа с сильным шотландским акцентом.

Комако, лицо которой по-прежнему было закрыто капюшоном, подняла руку в знак благодарности. Старик щелкнул вожжами – и телега с грохотом скрылась в утреннем полумраке. На улице уже стояли тележки с углем, под арками и у дверей домов дрожали бедняки, но в основном серый город выглядел одиноким и тихим. Комако осматривала здания в поисках открытого в такой час общественного заведения. Чем быстрее они найдут дорогу, тем лучше. У них был ориентир – «Свечная Олбани». Оскар считал, что она расположена на площади Грассмаркет, где бы та ни находилась.

Конечно, в такую рань лавки обычно еще закрыты, но ведь они могут и подождать.

Оскар шел прихрамывая. Комако положила ему руку на плечо. Он остановился.

– С Лименионом будет все в порядке, ты же знаешь.

Оскар выпятил нижнюю губу и заморгал, прогоняя из глаз капли дождя:

– Да просто нога болит, Ко. Что-то с ботинком.

Рибс опустилась на колени прямо посреди улицы и осмотрела ботинок мальчика.

– Подошву проткнул гвоздь. Идем-ка вон туда.

Они подошли к скамейке под поникшим вязом. Рибс сняла с ноги Оскара ботинок, залезла в него пальцами и ощупала. Не выпуская его из рук, она принялась бродить среди низких веток деревьев и кустов папоротника и, найдя подходящий камень, вернулась к скамейке и стала стучать им по гвоздю.

Комако какое-то время наблюдала за этим, а потом встала и устремила взгляд на улицу.

– Как вы думаете, что они сказали Бергасту? – тихо спросила она.

Рибс скорчила гримасу и сдула прилипшие к лицу рыжие волосы:

– Чарли и Марлоу? Ничего. Они же не стукачи.

Но Комако не покидали сомнения.

– Уж Бергаст умеет получать нужные ему сведения, – сказала она. – Помнишь тот случай с шоколадом, когда ты пробралась в кладовку?

Рибс на мгновение замерла, вымаргивая из глаз дождевые капли, и задумалась, словно припоминая.

– Да, но оно того стоило, – усмехнулась она.

– Какой еще шоколад? – спросил Оскар. – Мне никогда не давали шоколада.

Кончики пальцев Комако покраснели от холода, и она засунула ладони под мышки.

– В последнее время у него такой усталый вид. Как будто на него много всего навалилось. Не хочу осложнять ему жизнь. Не хочу, чтобы он волновался.

Рибс поморщилась:

– Думаю, старина Бергаст может сам о себе позаботиться, Ко. Ты ему не мамочка.

– Я знаю, – тихо сказала Комако.

– Я ему, конечно, не доверяю, в отличие от тебя. Но уверена, что он не причинит Чарли и Марлоу вреда. Он хочет того же, что и мы. Мы ведь не делаем ничего против него. Верно?

Комако поджала губы, размышляя.

– В любом случае… – добавила Рибс, отвернувшись, чтобы сплюнуть на булыжную мостовую. – В любом случае, думаю, он уже знает, что мы влезли к нему в кабинет и рылись в его бумагах. И знает, что мы были у Паука. Минут пять на размышления – и он сложит два плюс два, да еще не только расскажет, что мы задумали, но и угадает, о чем мы говорили, что ели на обед и даже какие блюда нам понравились, а какие нет.

Когда Оскар, снова надев ботинок, осторожно ступил на ногу и посмотрел на Рибс с облегчением, они перешли уже оживившуюся улицу, проскальзывая между скрипящими повозками и уворачиваясь от брызг грязи, летящих из-под конских копыт, и стали искать дорогу к площади Грассмаркет.

По улице под зонтиками деловито шагали молодые клерки и чинно шли пожилые лавочники в мокрых пальто и шляпах, но женщин в этот час видно не было. Ребята передвигались медленно – три маленькие фигурки в одинаковых плащах. Поскольку Оскар был еще довольно юн и говорил с заметным польским акцентом, а Комако с ее азиатской внешностью никак не могла сойти за местную, было решено, что разговаривать с незнакомцами будет Рибс. Она оказалась довольна этим решением, даже немного уложила свои непокорные рыжие волосы и, лизнув палец, разгладила брови, как будто это что-то меняло. Потом Рибс постаралась придать своему голосу наибольшую вежливость – в своем представлении.

– Прошу меня извинить, не будете ли вы так любезны сообщить мне местонахождение свечного заведения на площади Грассмаркет? – выговорила она, поглядывая на Комако в поисках одобрения.

– Ужасно, – сказала та.

– Ага, – согласился Оскар.

Но Рибс лишь усмехнулась и подмигнула им:

– Вам следовало бы проявить чуть больше почтительности, дражайшие господа.

– Что за «дражайшие»? Никто так не говорит.

– Никто, – эхом повторил Оскар.

В тот момент они стояли под протекающим карнизом какой-то таверны на углу людной улицы. Рибс была настроена все так же позитивно.

– Да вы просто не имеете никакого представления о манерах, грубияны. Я говорю изысканно, как чертова королева.

С этими словами она ухмыльнулась и, распахнув дверь прокуренного паба, вошла внутрь и скрылась из виду. Комако потерла озябшие руки. Мимо Оскара медленно проплыл высокий констебль в темном непромокаемом плаще. Его глаза, обрамленные густыми бровями, на мгновение задержались на них, но затем он продолжил путь. Комако удивилась тому, как быстро забилось ее сердце.

У Оскара нашелся другой повод для беспокойства.

– Разве мы не должны были оставить мисс Дэйвеншоу записку или что-то в этом роде? Чтобы она не волновалась?

– Она не может читать, Оскар, – ответила Комако.

– Я знаю, – угрюмо кивнул тот. – Я имею в виду… сообщение… какого-то рода… Неприятно думать, что она волнуется, вот и всё.

Комако это тоже не нравилось. Мисс Дэйвеншоу была строгой, но справедливой и доброй. Она положила руку мальчику на плечо.

– Чарли и Марлоу разберутся, – произнесла она. – Они скажут ей, что мы отлучились. Мы ведь оставили в Карндейле все свои вещи, значит, вернемся.

– Но что, если Чарли и Марлоу тоже не на уроке?

– А где же они еще могут быть?

Оскар недовольно пожал плечами и смахнул с себя капли дождя. Позади них раздался ехидный голос Рибс:

– Не иначе как завтракают со стариной Бергастом.

Комако повернулась и увидела, как подруга накидывает на свою рыжую шевелюру капюшон.

– Я так не думаю, – сказал Оскар.

– Ну, что ты выяснила? – нетерпеливо спросила Комако, показывая на паб.

– Ну, для начала стоит отметить, что мой акцент их впечатлил, – с достоинством произнесла Рибс. – Как же я их очаровала! «Здравствуйте, юная леди! – сказали они. – Что вы делаете здесь в столь ранний час без сопровождения?» – и все такое. А я им: «Ах, моя гувернантка решила прогуляться, подышать воздухом, понимаете ли, – а они…

– Рибс, – строго одернула ее Комако. – Что тебе сказали про лавку?

– Не слыхали о такой, – пожала плечами Рибс.

– Ну а про площадь Грассмаркет? Должны же они знать, как туда пройти?

– Ну-у, – протянула Рибс. – Вообще-то у меня не было возможности…

Но тут Комако увидела, что к ним снова идет констебль в черном дождевике. Это был грузный мужчина с густыми рыжими усами, в полумраке придававшими ему довольно свирепый вид и делавшими его немного похожим на кота. Он не сводил глаз с Рибс и Оскара. Комако быстро подхватила их под локти и повела прочь.

– Нам пора… – прошипела она.

И они принялись продираться сквозь толпы клерков, ступая по щиколотку в воде вдоль дорожных столбиков, чтобы обойти их. Закон о бродяжничестве давал констеблю право задержать их при малейшем подозрении, а меньше всего им сейчас нужны были проблемы с полицией. Ребята не бежали, но шагали так быстро, что прохожие бросали на них осуждающие взгляды.

– Вы трое! Эй! – окликнул их констебль.

Он догнал их шагах в десяти от поворота на Ганновер-стрит. Комако, Рибс и Оскар, мокрые до нитки, прижались к железным перилам. Глаз полицейского видно не было. Он с угрюмым лицом навис над ними, и Комако внезапно ощутила страх. Здесь было меньше пешеходов, но из-за дождя она не могла управлять пылью. В одежде Рибс не могла незаметно исчезнуть, а Лименион Оскара остался в Карндейле. Они оказались такими же бессильными, как и самые обычные дети.

«Вот дураки!» – подумала девочка.

Констебль похлопал дубинкой по ладони – хлоп-хлоп! Мимо с грохотом проехал экипаж. Мужчина оглянулся и вновь навис над ребятами.

– Мы ничего не делали, – сказала Рибс. – Законом не запрещается попадать под дождь.

– Верно, – сказал констебль.

– Так мы… пойдем? – неуверенно предложила Комако.

Но он преграждал им путь своим массивным телом. На шее у него висел свисток, и было совершенно ясно, что без его разрешения ребята никуда не уйдут. С его длинных, как собачья шерсть, мокрых бакенбард падали капли.

– Я вас знаю, – спокойно произнес он. – Вы из того местечка, Карндейла. С севера, так?

– Нет, –