«Уже за несколько веков до н. э. возникла легенда, согласно которой Пятикнижие все целиком было написано одним лишь Моисеем. Справедливость его мнения не оспаривалась и христианами, т. к. долгое время не было оснований подвергать его сомнению. Когда же впервые были выдвинуты аргументы против этой легенды, многие восприняли их с исключительной враждебностью. Им казалось, что посягательство на авторство Моисея есть посягательство на авторитет самого Пятикнижия. Между тем религиозная значимость книги никак не может быть поколеблена из-за того, что она окажется написанной не одним, а несколькими авторами...

...Таким образом, вопрос об авторстве св. книг есть исключительно научно-исторический вопрос, который не имеет прямого отношения к вероучительной стороне Писания. От его решения в ту или иную сторону в плане догматическом и нравственном ничего не может измениться. Но зато, более точно установив историю написания той или иной книги, мы легче можем увидеть ее место в историческом контексте эпохи. А это в свою очередь окажет неоценимую услугу для экзегезы Писания», — писал отец А. Мень.

И далее в своей, посвященной этой проблеме, работе Мень, суммируя взгляды исследователей этого направления, высказывает весьма элегантную формулу такого компромисса, позволяющую увязать утверждения библейской критики с авторским правом Моисея на Пятикнижие:

«В 444 г. священник Эздра, вернувшийся в Иерусалим из плена, опубликовывает "Тору Моисееву". Это уже полностью все Пятикнижие. Построенное на основе Декалога и древнейших священных преданий, оно может называться "Моисеевым" не в том смысле, как мы называем Магометовым Коран, а в том смысле, в каком Трипитака называется "буддийской". Не будучи прямым автором всей книги, Моисей тем не менее определил ее дух и ее основное содержание.

Впоследствии это духовное авторство было понято буквально, "и вот, — говорит [А.] Карташев, — родилась благочестивая легенда о данной сразу, наперед всей истории, готовой теократии, со стройной армией богато обеспеченного священства и левитства, с пышными сложными богослужебными церемониями, с этим как бы сакральным Иерусалимом, точно спустившимся на Израиль раньше Иерусалима исторического, о котором мы хорошо знаем, с каким трудом и как медленно и малоуспешно, под бичами пророческих обличений продвигался он сквозь дебри идолопоклонства к чистоте монотеистического культа. В дополнение к этому культовому видению идут и детальные законы, как бы продиктованные с неба опять-таки в готовом виде, раньше исторического опыта, применительно к развитой земледельческой городской и государственной жизни, еще нереальной и невозможной в кочевом быту пустынного странствования"...

В заключение еще раз необходимо подчеркнуть, что выяснение подлинной истории происхождения Пятикнижия нисколько не повлияло на его высокое достоинство как Св. Писания».

Однако одновременно с этим «компромиссным» направлением в науке и в теологии сложилось другое, с точки зрения которого вся теория библейской критики построена на песке досужих, зачастую откровенно демагогических и противоречащих элементарной логике умопостроений, не имеющих ничего общего с научным мышлением и видением мира.

Уже в начале XX века появился целый ряд работ выдающихся лингвистов, историков, археологов и богословов, весьма аргументированно доказывающих всю несостоятельность теории библейской критики. На Западе наиболее выдающиеся работы такого рода принадлежат Дж. Робертсону, Дж. Орру, У. Бакстеру, X. Виннеру, Д. Гоффману и др. В русском православном богословии несостоятельность этой теории продемонстрировали в своих работах такие выдающиеся ученые-богословы, как С. С. Глаголев и Г. П. Федотов.

В частности, разбирая версию о том, что книга Второзакония была сфабрикована первосвященником Хелкием, С. С. Глаголев писал:

«Прежде всего, если бы Хелкия вздумал выпустить книгу под именем Моисея, то он не включил бы в нее несомненно не принадлежащую и никогда не считавшуюся принадлежащею Моисею 34 гл. Второзакония. Не стал бы, конечно, Хелкия включать в книгу такие законы, которые давно устарели, забылись и не могли иметь никакого смысла и значения во дни Иосии (например, закон, охраняющий от родовой мести — гл. 19). Закон о царе в той форме, в какой он изложен в книге Второзакония, тоже, нам кажется, неудобно было излагать Хелкии, ибо этот закон говорит прежде всего об избрании царя (17:14—15), а во времена Хелкии царская власть была наследственной. В устах Моисея такой закон был очень понятен: он, живший в стране с могучей царской властью, видевший и знавший много царств, обращался со своим законом к народу, который в его глазах находился накануне перехода из кочевого образа жизни в благоустроенный государственный. И мы имеем прямое указание, что при избрании царем Саула этот закон был призван к действованию (1 Цар. 10:25). Но кроме этих отрицательных соображении представляется много положительных данных для утверждения, что эта книга написана во дни Моисея. От нее еще веет Египтом, пустыней, беспокойным образом кочевой жизни, в ней только еще слышатся надежды на успокоение в Земле обетованной. Гебраисты отмечают, что в ней встречаются слова и выражения, которые совсем вышли из употребления после времени Моисея. Таковы: abib — "колос" или "месяц жатвы" (16:1); ne esat' el ammav —"приложиться к народу своему" (32:50). Отмечают затем во Второзаконии целый ряд указаний и намеков на Египет и его обычаи и положение в эпоху Моисея. Так, в 4:15—18 находится запрещение произведений скульптуры, чтобы евреи не прельстились. Перечисление запрещаемого ясно указывает на скульптуру Египта. В 17:16 запрещается царю возвращать народ свой в Египет и в 20:5 говорится о надзирателях — schoterim. Эти надзиратели чисто египетского происхождения. В 27:1—8 евреям повелевается написать слова закона на камнях, обмазанных известью. Такие камни употреблялись для писания в Египте. В 25:2 закон о палочных ударах — египетского происхождения. 11:10 ясно предполагает знание у тех, к кому обращена книга, условий египетского земледелия, его системы орошения при помощи каналов Нила. 7:15 и 18:60 говорят о болезнях, которые видели и знали евреи в Египте. В эпоху Исхода в Египте была широко распространена проказа, и Второзаконие дает относительно нее предписания. Второзаконие (как и вообще Пятикнижие) не знает городов, которые стали входить в силу и с которыми евреям приходилось считаться со времени Иисуса Навина. Таковым был Тир. Нет во Второзаконии упоминания о Иерусалиме. Во всех книгах Библии, древнейших, чем Хелкия, можно найти указания на существование Второзакония. Сравни Суд. 2:2 и Втор. 7:2—1, 1 Цар. 2:13 и Втор. 18:3. Наконец, обвинители Хелкии упускают из вида весьма важный факт существования самаританского Пятикнижия. Самаряне приняли закон Моисеев задолго до Хелкии, и видно, что они потом не пребывали в религиозном общении с иудеями (у них нет книг пророков). Откуда же у них явилась книга Второзакония?». Другие исследователи, приводя сходные аргументы, напоминали, что до того как Иосия взошел на трон, еврейский народ в течение многих десятилетий практически не следовал заповедям монотеизма, скатился в пропасть самого примитивного язычества, и Иерусалимский храм на протяжении всего этого времени пребывал в запустении. Между тем изначально, с момента своего строительства при царе Соломоне Храм, помимо всего прочего, был главным хранилищем свитков Пятикнижия. Так стоит ли удивляться, что во время его капитального ремонта был найден один из таких свитков?!