На втором этаже находится комната, превращенная в гимнастический зал. Здесь стоят велотренажер, гребной тренажер, физкультурные маты и несколько приспособлений для того, чтобы качать мускулатуру, – с грузами от одного до десяти килограммов. Эта же комната служит Саше и в качестве ее гомеопатической аптеки. Здесь она хранит бесчисленные баночки с витаминами и минеральными добавками, здесь же занимается йогой. Взобравшись на велотренажер, Саша крутит педали до тех пор, пока с нее не начинает градом катиться пот, а прибор показывает, что она «проехала» как минимум пятьдесят километров. На гребном тренажере она упражняется до тех пор, пока не «переплывет» в своем воображении озеро Тахо, напевая при этом ритмичные мелодии Сары Маклаллан, Джулианы Хэтфилд, Мередит Бруксили, Саши Гуделл, а когда она, лежа на спине, поднимает и опускает ноги, кажется, что от гимнастических матов вот-вот пойдет дым. Причем, закончив упражнения, Саша оказывается еще более энергичной, чем до начала занятий, – раскрасневшаяся, пышущая жизнью. А после медитации в какой-нибудь очередной позиции йоги она бывает настолько «расслаблена», что, кажется, вот-вот взорвет все вокруг себя.

Господи, как же я ее люблю!

Когда я вышел из тренажерной комнаты, меня вдруг охватило предчувствие неизбежной и невосполнимой утраты. От страха я затрясся, да так сильно, что мне пришлось прислониться к стене.

С ней ничего не могло случиться днем или во время десятиминутной поездки на машине от студии на Сигнал-хилл, расположенной в самом центре города. Обезьяний отряд выходит на охоту только ночью, а в дневное время где-то прячется – возможно, в дренажных трубах, проложенных под холмами и улицами города. В тех самых мрачных бетонных катакомбах, где я нашел коллекцию черепов. Днем даже люди-оборотни, подобные Льюису Стивенсону, держат себя в руках с большим успехом, нежели ночью. Точно так же, как людям-зверям из «Острова доктора Моро», им гораздо труднее контролировать свои животные инстинкты именно по ночам. С заходом солнца в них просыпается жажда приключений, и они позволяют себе то, на что никогда не осмелились бы при свете дня. Нет, Саше наверняка ничто не грозит сейчас, когда грядет рассвет. Впервые в своей жизни я испытывал облегчение от того, что над землей восходит солнце.

Наконец я добрался до ее спальни. Здесь не было ни музыкальных инструментов, ни книг, ни кастрюль, ни баночек с витаминами, ни тренажеров. Кровать была простой, с незатейливой стойкой в изголовье, и накрыта ворсистым покрывалом. Не было ничего примечательного ни в стоявшем здесь комоде, ни в тумбочках, ни в светильниках. Стены были бледно-желтыми, словно отблеск встающего солнца на утренних облаках, и без единого украшения. Постороннему взгляду эта спальня могла бы даже показаться аскетичной и суровой, но, когда здесь появлялась Саша, спальня расцветала и выглядела не менее нарядной и радостной, чем комната в стиле барокко какого-нибудь французского замка, не менее безмятежной и спокойной, чем буддийский сад, в котором предаются созерцанию монахи.

Сон Саши глубок и безмятежен. Когда она спит, то напоминает мне камень, лежащий на дне океана. В эти моменты я прикасаюсь к ней, желая ощутить тепло ее кожи, ровное биение сердца, и тогда страх за нее, который время от времени хватает меня за глотку, исчезает без следа.

Среди многих страстей, которым она подвластна, есть и страсть ко сну, и даже страсть к самой страсти.

Когда мы занимаемся с ней любовью, комната перестает существовать, и я оказываюсь в пространстве без времени и границ, где есть только Саша, исходящее от нее тепло и свет – ослепительный, но не опасный.

Проходя мимо кровати и направляясь к первому из трех окон, чтобы закрыть жалюзи, я вдруг заметил какой-то предмет, лежавший на покрывале. Он был маленьким, неровным и блестящим – кусочек расписанного вручную и покрытого глянцем фарфора. Половина улыбающегося рта, часть шеи, изгиб щеки, один голубой глаз. Осколок головы куклы с лицом Кристофера Сноу, разбившейся о стену в доме Анджелы Ферриман за секунду до того, как погас свет и на лестницу сверху и снизу поползли клубы дыма.

Значит, хотя бы один из бойцов обезьяньего отряда побывал здесь этой ночью.

Меня снова затрясло, но на сей раз уже не от страха, а от бешенства. Я выхватил из кармана пистолет и кинулся обыскивать дом. Я обшарил его весь – от чердака до подвала, не пропустив ни одной комнаты, ни одного стенного шкафа, ни одной – даже самой маленькой – щели, где могла бы спрятаться ненавистная тварь. Теперь я не таился и не осторожничал. Выкрикивая проклятия и угрозы, которые был готов осуществить, я с грохотом открывал двери, отодвигал мебель, шарил под ней ручкой швабры. Я учинил такой бедлам, что Орсон прибежал сломя голову, видимо, ожидая увидеть ожесточенную схватку, в которой я отчаянно сражаюсь за свою жизнь. После этого он следовал за мной по дому, держась на уважительном расстоянии, словно опасаясь, что в таком состоянии я могу случайно либо попасть в себя, либо пристрелить его.

В доме не оказалось ни одной обезьяны.

Закончив поиски, я испытал жгучее желание налить в таз воды, насыпать туда хлорки и протереть все, к чему могли прикоснуться лапы незваного гостя: стены, полы, лестничные перила и ступени, мебель. И даже не потому, что на них могли остаться микроорганизмы, способные нас заразить, а из-за отвращения. Эти твари казались мне нечистыми, будто вышли не из лабораторий Форт-Уиверна, а из отверстий в земле, откуда били молнии, шли клубы серного дыма и раздавались вопли несчастных грешников.

Однако вместо того, чтобы отправиться на поиски хлорки, я подошел к стоявшему на кухне телефону и набрал прямой номер радиорубки на «Кей-Бей». Но раньше, чем была нажата последняя цифра, я сообразил, что Саша уже закончила программу и сейчас должна ехать домой. Я нажал на рычаг и тут же набрал номер ее автомобильного телефона.

– Привет, Снеговик, – откликнулась она.

– Где ты?

– В пяти минутах от тебя.

– Двери машины заперты?

– А что?

– Ради всего святого отвечай: заперла ли ты двери машины?

После некоторого молчания она сказала:

– Теперь заперла.

– Не останавливайся ни под каким видом. Кто бы тебе ни сигналил: хоть друг, хоть полицейский. Особенно если это будет полицейский.

– А если я случайно собью маленькую старушку?

– Это будет не маленькая старушка. Она будет только казаться ею.

– Что-то ты стал в последнее время пугливым, Снеговик.

– Это не я пугливый. Это мир страшный. Вот что, я хочу, чтобы ты не клала трубку и в течение всего пути оставалась на связи со мной.

– Алло! Алло! «Эксплорер» – центру управления полетом: туман начинает рассеиваться. Посадку смогу осуществить самостоятельно.

– Ты мне зубы не заговаривай! Мне сейчас не до этого!

– Я это уже заметила.

– Я должен слышать твой голос постоянно. Все время, пока ты едешь домой. Каждую секунду.