Празднества расстроили здоровье Петра, и он в начале июня отправляется на Угодские заводы Меллеров, где была обнаружена минеральная вода. Вдоль дороги – толпы изнуренных голодных людей, двигавшихся неизвестно куда в поисках хлеба. Население переживало тяжелые последствия недорода прошлого года, не утешали виды на урожай и в нынешнем году.

7 июня 1724 года Петр сообщает Екатерине: «воды, слава богу, действуют изрядно, а особенно урину гонят не меньше олонецких; только аппетит не такой, однако-же есть». На заводе царь решил испробовать свое умение ковать железные полосы. Он изготовил несколько пудов железа, наложил на них клейма, оправился о размере платы, выдаваемой заводовладельцем за подобного рода работу, и тут же затребовал деньги. На них он купил себе башмаки. Этим приобретением он очень гордился, подчеркивая, что полезная вещь куплена на деньги, лично заработанные. Через неделю он заканчивает курс лечения и отправляется в Петербург.

Очередной приступ болезни должен был бы вынудить Петра воздержаться от привычного распорядка дня, умерить занятия делами, более экономно расходовать силы. Но он не щадил себя и в конце августа присутствует на спуске фрегата, а затем вопреки предписанию врачей отправляется в продолжительное путешествие. Сначала он едет в Шлиссельбург на традиционные празднества, ежегодно отмечавшиеся по случаю овладения этой крепостью, затем осматривает Олонецкие металлургические заводы, где выковал три пуда железа, а оттуда через Новгород едет в Старую Руссу, древний центр солеварения. Не преминул он заглянуть и на Ладожский канал, начатый сооружением еще в 1718 году.

В бурных водах Ладожского озера гибло множество барок, доставлявших в новую столицу для нужд населения и вывоза за границу хлеб, пеньку, лен, железо, кожи. Цель постройки обводного канала – обеспечить безопасность водного пути. В его строительстве участвовало до 20 тысяч крестьян и горожан, согнанных со всей страны. Дело, однако, подвигалось медленно – за пять лет удалось прорыть только 12 верст. На этот раз осмотром работ Петр остался доволен. За год протяженность канала увеличилась на пять верст и в то же время сократилась стоимость строительных работ.

В Петербург царь возвратился в начале ноября больным. Здесь произошло событие, надо полагать, обострившее течение болезни.

9 ноября был арестован 30-летний щеголь Монс, брат Анны Монс, бывшей фаворитки царя. Виллим Монс занимал должность камергера Екатерины и одновременно заведовал ее вотчинной канцелярией. «Это арестование… – записал в своем дневнике Берхгольц, – тем более поразило всех своею неожиданностью, что он еще накануне вечером ужинал при дворе и долго имел честь разговаривать с императором, не подозревая и тени какой-нибудь немилости».

В месяцы, предшествовавшие аресту Монса, между Петром и Екатериной сохранялись отношения взаимного уважения. Во всяком случае, в письмах, отправленных в июне – октябре, царь обращался к супруге с прежней нежностью:

«Катеринушка, друг мой сердешненький, здравствуй!» Он приехал в Петербург 25 октября 1724 года в отсутствие Екатерины, на следующий день он пишет ей: «только в палаты войдешь, так бежать хочетца – все пусто без тебя».

Среди писем Екатерины к Петру за июнь – октябрь сохранилось только одно, датированное 30 июня. Обращается она к супругу почти с теми же нежными словами, что и он к ней: «Друг мой сердешнинкой, господин адмирал, здравствуй на множество лет!» Екатерина сообщает, как она отметила день тезоименитства супруга (30 июня), и заканчивает письмо словами: «желаю в радости вас скорее видеть и остаюсь жена ваша Екатерина».

Не прошло и недели, как палач отрубил Монсу голову. Суд, вынесший столь поспешный и суровый приговор Монсу, нашел его виновным в том, что он злоупотреблял доверием императрицы и за взятки добивался от нее милостей просителям. Обвиняли его и в сравнительно мелких по тем временам хищениях казны. Такова была официальная версия преступления Монса. Однако молва связывала казнь Монса не с злоупотреблениями, а с его интимными отношениями с императрицей. Петр позволял себе нарушать супружескую верность, но не считал, что таким же правом могла владеть и Екатерина. Императрица была моложе своего супруга на 12 лет.

Современники рассказывают, что Екатерина, чье имя осталось незапятнанным, ибо не упоминалось в следственных документах, проявила необычайную выдержку и внешне не выказала никаких признаков печали в связи с казнью фаворита. Она пыталась ходатайствовать о пощаде, но Петр пришел в такую ярость, что на ее глазах разбил дорогое зеркало. «Вот прекраснейшее украшение моего дворца. Хочу – и уничтожу его!» Екатерина поняла, что гневные слова супруга содержат намек на ее собственную судьбу, но сдержанно спросила: «Разве от этого твой дворец стал лучше?» Петр все же подверг супругу тяжелому испытанию – он повез ее смотреть отрубленную голову Монса.

Отношения между супругами стали натянутыми. Вероятно, этим объясняется тот факт, что Петр не воспользовался им же установленным правом назначать себе преемника престола и не довел акт коронации Екатерины до логического конца.

Болезнь обострилась, и большую часть последних трех месяцев жизни Петр проводил в постели. В дни облегчения он вставал и выходил из помещения. В конце октября он участвовал в тушении пожара на Васильевском острове, а 5 ноября заглянул на свадьбу немецкого булочника, где провел несколько часов, наблюдая за танцами и иностранными свадебными обрядами. В том же ноябре царь участвует в обручении своей дочери Анны и герцога Голштинского. Празднества по этому случаю продолжались две недели, иногда на них бывал и Петр. В декабре он тоже присутствовал на двух торжествах: 18-го отмечался день рождения младшей дочери Елизаветы, а два дня спустя он участвовал в избрании нового «князя-папы» вместо умершего Бутурлина.

Пересиливая боль, царь бодрился, составлял и редактировал указы и инструкции. В связи с делом Монса он 13 ноября издал указ, запрещавший обращаться к дворцовым служителям со всякого рода просьбами и выдавать им посулы. Указ грозил служителям, принимавшим челобитные, смертной казнью. За три недели до смерти Петр занимался составлением инструкции руководителю Камчатской экспедиции Витусу Берингу. Нартов, наблюдавший царя за этим занятием, рассказывает, что он, царь, спешил сочинить наставление такого важного предприятия и, будто предвидя скорую кончину свою, был весьма доволен тем, что завершил работу. После этого он вызвал адмирала Апраксина и сказал ему: «Худое здоровье заставило меня сидеть дома. Я вспомнил на сих днях то, о чем мыслил давно, и что другие дела предпринять мешали, то есть, о дороге через Ледовитое море в Китай и Индию». Камчатская экспедиция отправилась в путь после смерти Петра.

Кризис в ходе болезни (уремии) начался в середине января. Скончался Петр 28 января 1725 года в страшных мучениях. Современник записал: от боли он сначала несколько дней непрерывно кричал, и тот крик далеко слышен был, а затем, ослабев, глухо стонал. Тело умершего супруга Екатерина, провозглашенная в тот же день императрицей, оставила непогребенным сорок дней и ежедневно дважды его оплакивала. «Придворные дивились, – заметил современник, – откуда столько слез берется у императрицы».