Поднимаюсь с пола ребристого на ногах ватных, в окошко махонькое выглядываю. Действительно, взлетаем мы. По тени под нами понимаю, что в вертолёте находимся. И даже название его машинально, по ассоциации с увиденным, вспоминаю: «тень». Умельцы наши так боевой вертолёт спроектировали, что американцы только хлебальники разевают. Рокота мотора абсолютно не слышно — лишь свист винтов до противника шёпотом смерти в последний момент долетает. Правда, один экземпляр всего собрали, а в серию пустить денег нет — это же не дачи высшему генералитету строить. Так и существует в единственном и неповторимом экземпляре, как корабль инопланетный. Тень во всех смыслах.

Впрочем, детали эти как бы отстранёно в голове проносятся — всё внимание основное увиденная из иллюминатора панорама занимает. А посмотреть есть на что — такого, небось, со времён Великой Отечественной Москва не видывала. Десятка три автомобилей на улице широкой горят, пулями изрешечённые, остов дома взорванного дымится, и везде трупы, трупы… В основном, гражданских, в форме мало кто лежит…

Тут вертолёт резко вверх забирает и в низкую облачность входит.

Оглядываюсь я и вижу, что ребята из спецназа шлемы поснимали и навытяжку перед Сашком стоят. А тот их на всю ивановскую распинает, всё больше на парня белобрысого наезжая.

— Не знаю… Не в курсе… — только и успевает тот отбрыкиваться. Наконец не выдерживает и своё слово поперёк вставляет: — Я только выполняю приказы. Мне был дан приказ президента и вас срочным образом эвакуировать с места происшествия. Я его выполнил.

Осекается на полуслове Сашок, внимательно в глаза белобрысому смотрит.

— Кто этот приказ отдал?

— Министр обороны. Напрямую.

— Хорошо, — сбавляет обороты Сашок. — Где тут у тебя рация, капитан?

— В пилотской кабине, — чеканит капитан и люк с готовностью перед Сашком распахивает.

Кивает Сашок, в люк ныряет, но белобрысого, за ним было сунувшегося, рукой останавливает.

Вот так вот, думаю с сарказмом. Как распекать за незнание — так завсегда пожалуйста, а как в курс этих самых тайн ввести — так фигушки! Но я лично так соображаю: ежели к секретной информации человека не допускаешь, то нечего потом с него стружку снимать. Благодарить за спасение надо. Впрочем, я это упущение выправлю. Хоть и не их заслуга, что все пули мимо меня пролетели, но преданность надо поощрять.

Оглядываю трюм вертолёта и в некоторое уныние прихожу. Голо, пусто здесь — ни кресел тебе, ни даже сидений откидных. Лишь какие-то ремни кое-где со стен свисают — наверное, чтоб как в трамвае за них держаться, когда «тень» вираж закладывает. Сразу видно — нашенское производство. Нечего, понимаешь, штурмовой группе здесь рассиживаться, главное, чтоб бойцов побольше влезло.

— Кто командир группы? — спрашиваю ребят и за один из ремней для устойчивости крепко цепляюсь.

И напрасно это делаю. Ремень поддаётся вниз, что-то щёлкает, и из стены дура, типа крупнокалиберного пулемёта, на турели выезжает. Теряю я равновесие, и точно бы на пол сверзился, если б белобрысый парень на помощь не бросился. Поддержал меня под локоть, а пулемёт толчком руки обратно в стену отправил.

— Я командир, господин президент, — докладывает. — Капитан Рудин.

Смотрю на него: лицо молодое, круглое, веснушчатое, глаза голубые, нос картошкой. Типичный русак.

— Молодец, — говорю, — полковник. Чётко операцию сработал.

— Капитан, — поправляет он.

— Так вот, полковник Рудин, — продолжаю, поправки будто не замечая, — завтра вместе со всей группой в Кремль явишься — орденами награждать буду. А тебя лично Героем России сделаю.

— Служим президенту России! — не по уставу гаркает четвёрка спецназовцев.

— Ну-ну, зачем же прямо так… Не президенту… Отечеству вы служите… — вроде бы смущаюсь, но на самом деле от такого к себе «неуставного» отношения елей по сердцу разливается. И, действительно, — что им страна эта нищая дать может, кроме бесплатных похорон и салюта холостыми патронами над могилкой? А я вот жизнь обеспечить могу. И нехилую.

Доставили меня назад в усадьбу, а там уже рота спецназовцев обосновалась и по всему периметру внешнему вдоль стены окопчиков нарыла, словно с минуты на минуту штурм загородной резиденции президента ожидается. Сашок тут же на «тени» в Кремль улетел, а мне с полчаса Алиску успокаивать пришлось. Здесь, понимаешь, судьба страны решается, а мне с бабой возиться надо! Целую истерику закатила, пока новый лечила её уколами не успокоил и спать не уложил. Только тогда я смог у телевизора усесться, чтобы со стороны за событиями понаблюдать.

А события что в Москве, что по стране круто разворачиваться начали. Столица будто на осадном положении очутилась — уличные патрули кого ни попадя хватают, на кордонах на всех дорогах любые транспортные средства, вплоть до велосипедов, шмонают… В других городах полегче обстановка, но МВД тоже суетится, стихийное кучкование толпы разгоняя, беспорядки на корню предотвращая, поскольку слух ширится, что меня грохнули. И хоть через час пресс-служба моя заявила, что президент жив, правда, ранен (здесь я похихикал зловредно), нагнетание страстей только усилилось. Мол, никому не позволим, распинаются телекомментаторы, нашу молодую неокрепшую дерьмократию задушить и в грязь втоптать. Кое-где даже перестрелки стали наблюдаться, но, как просекаю, больше случайные — в основном, на кордонах спецназовских, когда во время обысков оружие находили.

Фигня всё это, думаю себе. Целенаправленный отстрел сейчас в Кремле идёт — Сашок «редакторов» своего сценария фиктивного покушения на президента выявляет и «выбраковку» свиней неблагодарных производит.

Так оно и оказалось. Уже под вечер Сашок вновь «тенью» в усадьбу прилетел и трёх операторов телевизионных с собой приволок, чтоб моё обращение к народу на плёнку запечатлеть. Вначале мы с Сашком уединились, и он мне вкратце «баталию» сегодняшнюю в Кремле поведал. Трёх министров и десятка два иных фигур видных, отнюдь не пешечных, прямо на рабочих местах отстрелили. Может, кого и невинного устранили, так ведь при «зачистке» политической территории и не то бывает… Об одном Сашок сильно жалел, просто-таки кручинился — начальник Генштаба сам из жизни ушёл, в кабинете застрелившись.

Ну а дальше хохма началась. Повесил мне Сашок руку на перевязь чёрную и повёл в кабинет обращение к народу на кассету записывать. Само собой обращение выспренним слогом начиналось: «Россияне! Сегодняшний трагический случай с вашим президентом показал, что демократия в России в опасности! Засилье преступных элементов достигло той недопустимой черты, за которой следует полная анархия и развал государства. Поэтому я как гарант Конституции и демократических преобразований…» И всё такое, в том же ключе для правдоподобного обоснования необходимости введения прямого президентского правления на территории всей страны, ликвидации всех выборных административных органов с передачей власти военному руководству да введения комендантского часа в крупных населённых пунктах. Были там ещё и призывы к спокойствию, выдержке, пониманию и обещания, что порядок будет восстановлен, и дерьмократия восторжествует… В общем, вся та самая лапша, которую толпа за милую душу хавает.