«Вот вы всегда мудро очень, мне и не понять…»

В. Шишков «Угрюм-река»

Запах копчёных окороков разъедал ноздри, вызывая голодные спазмы в желудке, но мимо мясных рядов Пупсик проплёлся, не поднимая глаз. Вчера он попытался стащить с прилавка кусок сала самым тривиальным образом и заработал такую оплеуху, что метров пять катился по асфальту, от чего до сих пор ныли рёбра. Куда с его силёнками и сноровкой заниматься обычным воровством — и в лучшие времена он не отличался особым здоровьем, а уж сейчас… После мясных рядов потянулись овощные, заваленные плодами ушедшего лета: баклажанами, картофелем, капустой, репчатым луком, морковью, поздними грушами, яблоками, заморскими бананами, апельсинами, ананасами. В принципе, в толпе покупателей, запрудившей проходы рынка, с его-то ростом — метр с кепкой (над прилавком выглядывал разве что помпон шапочки) — незаметно стащить небольшое яблоко было делом не особо хитрым, но отнюдь не с гарантированным успехом. Шансы на удачу либо затрещину были приблизительно равны, и Пупсик рисковать не стал. Да и не наешься яблоком. А вот то, что он собирался сделать, стопроцентно принесёт ему сытость на сегодняшний вечер. Хотя расплата будет пострашнее десятка оплеух. Но оплеухи-то да затрещины он получал задаром…

Почти весь день Пупсик простоял в подземном переходе, тоненьким голоском прося: «Дайте сироте копеечку или хлебца…» Но когда к концу дня мелочи набралось на большой горячий хот-дог, который прямо на глазах сооружали совсем недалеко отсюда, в киоске у автобусной остановки, и Пупсик уже предвкушал, как купит этот хот-дог и будет уплетать за обе щёки, именно тогда словно из-под земли перед ним возник Верзила.

— Ну чо, Пупс, много наколядовал? — ухмыляясь, спросил он.

— Не надо… Не забирай… — придушенно взмолился Пупсик. — Я два дня не ел…

— Молодец, что диету соблюдаешь, — осклабился щербатым ртом Верзила. — Как говорят новые русские, лечебное голодание полезно для здоровья. Глядишь, и ты у нас через недельку красавцем станешь.

Он выгреб из карманов Пупсика мелочь, пересчитал и скривился.

— Даже на банку пива не хватит… Смотри у меня завтра!

Верзила лениво отвесил Пупсику нескупой подзатыльник и ушёл.

А Пупсик поплёлся на рынок.

Стылое солнце конца бабьего лета вытравило сочные краски осени почти до полной бесцветности, и от этого окружающее казалось блеклым, недопроявленным снимком, от которого рябило в глазах. Поэтому торговку пирожками Пупсик вначале услышал и лишь затем увидел.

Торговка стояла у одного из выходов с рынка между рядами и выкрикивала:

— А кому пи-ирожки горячие?! С картошкой, капустой, горохом!

Голос у неё был настолько высоким, что закладывало уши.

Пупсик вытер рукавом старенького замызганного пальтишка слезящиеся от яркого солнца глаза и осмотрелся. Покупатели неторопливо ходили между рядами, приценивались, торговались, чтобы купить подешевле, и ни на него, ни на торговку пирожками не обращали внимания. Разве что некоторое опасение вызывал парень со стрижкой «я из зоны» — то есть почти под ноль, — стоявший прислонясь к киоску с импортной обувью и со скучающим видом сосущий сигарету. Но по кожаной куртке, новым джинсам и американским армейским ботинкам можно было понять, что ему действительно нет никакого дела до Пупсика. Рэкетир «пас» свою территорию, и в сферу его интересов торговка пирожками явно не входила. Да и Пупсик был настолько голоден, настолько он устал, что решил рискнуть, хотя раньше в присутствии праздношатающихся никогда подобного не делал.

Он подошёл к лотку, стал в метре от него и попытался поймать глазами взгляд торговки. Но она даже не заметила его, блуждая взглядом по лицам покупателей гораздо выше головы Пупсика.

— А ко-ому пи-иро-ожки?!.. — заходилась торговка колоратурным сопрано.

Было ей лет сорок. Судя по одежде, ещё не совсем утратившей некоторую элегантность, занималась она своим нехитрым ремеслом не так давно, но оно, тем не менее, уже оставило на её лице неизгладимый отпечаток. Печать злости на свою страну; злости, которую она теперь выливала на всех окружающих. Вероятно, до этого она служила в каком-либо государственном учреждении на непыльной должности в тепле и с зарплатой, а теперь была вынуждена торговать на улице, и в дождь, и в слякоть, и в жару, и в мороз.

Главным для Пупсика было вовремя поймать её взгляд, опередить торговку на какие-то доли секунды, чтобы не дать воли разъяриться на попрошайку. В противном случае — пиши пропало.

В конце концов торговка что-то почувствовала, забегала глазами по толпе в поисках того, что вызвало у неё неясную тревогу, затем опустила глаза.

— А кому пи-и…

Её зазывный крик оборвался, лицо посуровело, казалось, ещё чуть-чуть, и она взорвётся бранью на оборвыша, даже не рискнувшего попросить, а лишь посмотревшего на её товар умоляющим взглядом. Но вместо этого наполненные воздухом лёгкие издали сдавленный выдох, а сама торговка вдруг как-то осела, стушевалась и стала похожа на проколотую надувную куклу. Её глаза намертво попали в ловчую сеть взгляда Пупсика.

— Бедненький, ты кушать хочешь? — спросила она потусторонним голосом, не отрывая остановившихся глаз от Пупсика. — Пирожочек будешь? С картошечкой?

«И с капустой», — сказал взглядом Пупсик.

— …И с капусточкой, — предложила торговка. — Сейчас я тебе пару пирожочков, горяченьких…

Её руки зашебаршили в корзинке как бы независимо от застывшего тела.

«По два пирожка», — молча скомандовал Пупсик.

— Да чего уж там, возьми четыре, — предложила торговка, завернула пирожки в обрывок газеты и протянула Пупсику. По-прежнему, кроме рук, всё её тело было неподвижным, а взгляд прикипел к глазам Пупсика, словно он был удавом, а она — кроликом.

Теперь оставалось самое сложное. Пупсик прижал свёрток к груди и, не отпуская взгляда торговки, стал мелкими, чуть ли не по сантиметру, неторопливыми шажками пятиться от прилавка. Это было очень трудно: удерживать в повиновении торговку, пятиться и одновременно боковым зрением оценивать обстановку вокруг, чтобы какой-нибудь зазевавшийся ротозей не толкнул его. К счастью, всё обошлось. Когда Пупсик отдалился от прилавка метра на два и стал ощущать, что ещё немного — и сил удерживать сознание торговки уже не хватит, между ними наконец прошёл покупатель. Казалось, крепчайшая нить, связавшая воедино Пупсика и торговку, с треском лопнула, и Пупсик, едва удержавшись на ногах, чтобы не упасть навзничь, резко повернулся к прилавку спиной и, скукожившись, прижимая к груди свёрток с пирожками, застыл.

Торговка очнулась от наваждения, непонимающе оглянулась по сторонам и попыталась возобновить свой речитатив: