Не было в руке куска. Раскис, растекся свежей кровью! Рогожка потемнела на глазах, пропитавшись красным.

– Поесть не получится, – констатировал Йорген. – Началось, что ли?

Он прислушался к себе, надеясь уловить какие-то перемены, но все было по-прежнему. Не чувствовал он Тьму, хоть ты тресни. Но другие этого не знали.

– Йорген, это ты творишь? – сердито осведомился Легивар. – Неужели трудно было подождать пять минут? Дай поесть, а потом воплощайся в собственное удовольствие!

– А при чем тут я? – удивился тот. – Оно само…

– Да при чем тут Йорген?! – раздался вдруг голос откуда-то сверху. Очень, очень знакомый голос – и в то же время чужой. Злое, дикое торжество звенело в нем.

– Фруте?! – вскинул голову ланцтрегер. – Зачем ты туда взгромоздился?

Никто не видел, в какой момент это произошло. Вроде бы только что сидел рядом со всеми и вдруг…

Он стоял на алтаре, прямо над трещиной. Он был страшен. Куда девался хорошенький мальчик с открытым, светлым лицом?! Теперь оно было искажено ненавистью, но не той, что заставляет человека страдать, отдаваясь резкой болью в душе, а той, какую вынашивают и взращивают, холят и лелеют, упиваются ею, получая извращенное удовольствие.

Изменилось не только лицо. От всей фигуры мальчишки исходило кровавое сияние, светлые волосы стояли ореолом вокруг головы, развевались, будто на ветру – как у колдуна в момент высвобождения силы. Но особенно ужасны были глаза – совершенно черные, без белков. Тьма заполнила их. Тьма обрела свое ВОПЛОЩЕНИЕ.

– Это что же? – шептал Семиаренс Элленгааль в смятении. – Это я его привел?! Я сам?!

– Да, ничего не скажешь, светлые альвы – большие мастера бороться с Тьмой! – хмыкнул за спиной бакалавр.

А Йорген фон Раух, ланцтрегер Эрцхольм, казалось, не мог осознать всего ужаса происходящего.

– Фруте, слезай оттуда, – велел он буднично. – Что я родителям скажу?

Да нет, все он, конечно, осознавал не хуже других, просто не знал, как полагается себя вести братьям Тьмы, поэтому вел себя по-старому. К тому же он не видел в происходящем ничего ужасного. Фруте одержим злом – что ж, бывает, он и сам был недавно в схожем положении. Ничего, справился… Враг выбрал самого юного, слабого духом – и вселился. Вот и хорошо. Тем легче его будет изгнать, потому что Фруте воин никакой, равно как и колдун. Что-то даст ему Тьма, но взять от нее много он не сможет. Чистая душа сама отторгает зло, а он еще и альв наполовину. Альвы – светлый народ, Тьма противна самой их природе. Она сделала ошибку, избрала не того. Брата удастся спасти – был уверен Йорген.

О! Он многого не знал о своем брате! Ему еще только предстояло это открытие!

– Слышишь? Слезай! И как тебя угораздило связаться с Тьмой?!

Казалось бы, ничего не значащее восклицание, так, бросил в сердцах. Но Фруте вдруг дернулся, будто его стегнули плетью, лицо перекосилось еще страшнее, и огнем полыхнули жуткие глаза.

– Как меня угораздило связаться с Тьмой?! – расхохотался он. – Ты хочешь знать, братец? Ты правда хочешь это знать?!

– Хочу, – подтвердил Йорген, он решил, это будет полезно для предстоящего изгнания.

– Что ж, я тебе расскажу! «Связаться» – это ты правильно сказал, братец! Я призвал ее, три года тому назад, я сам впустил ее в себя! Сам, слышишь! Это было мое решение, не ее!

– Ну-ну. – Йорген не верил. – И зачем же ты это сделал? Три года тому назад?

В ту пору они часто виделись, и Фруте был абсолютно нормальным мальчишкой, без каких бы то ни было признаков сопричастности Злу.

– Зачем?! – Одержимый взвизгнул истерически, дискант резанул по ушам, усиленный эхом пещеры. – Да потому что я ненавижу! Родителей, Дитмара, тебя!!! Всех вас не-на-ви-жу!!!

Лицо Йоргена застыло. Сердце еще отказывалось верить, но что-то внутри холодным и ясным голосом сказало: «А ведь он не лжет. Не Тьма говорит устами твоего брата – это его собственные слова!» Уму непостижимо!

– И маму?! – вырвалось у него как-то очень по-детски. – Маму тоже ненавидишь?!

– Ее больше всех! – был резкий, как плевок, ответ.

Вот этого он уже не мог постичь!

– Почему?!!

– Да потому что вы украли ее у меня, а она позволила! Она предала меня, своего сына!

– Что за ерунда?! – Ланцтрегер тряхнул головой, ему казалось, он спит и видит сон, нелепый до смешного, потому что наяву такого просто не может быть. Леди Айлели любила родного сына со всей материнской самоотверженностью, она сделала все, чтобы в самые страшные годы он знал одно лишь счастье… – Ты дурак, что ли?!

– Она – моя, моя мать, не ваша! А я только и слышал, сколько помню себя: «Ах, наш Йорген такой умница! Ах, наш Дитмар так талантлив! Ах, какие чудесные мальчики…» – Он кривлялся, на него было гадко смотреть. – Не-вы-но-си-мо это было! Когда вас, раненых, приволакивали домой и мать сутками просиживала возле вашего изголовья и плакала – каково приходилось мне? Я богов молил, всех ведомых богов, чтобы подох хотя бы один из вас, а вы выживали раз за разом, будто заговоренные!.. – Он всхлипнул и сбился. – Она никогда не сидела так со мной…

– Сидела! – воскликнул Йорген так поспешно, будто слова его могли развеять Тьму в душе брата. – Днем и ночью! Ты не помнишь, у тебя черная лихорадка была…

– И что? Сиделки в палатах тоже сидят! Если бы она была настоящая мать, она избавилась бы от вас ради родного сына! Раз и навсегда!

– А мы-то чем тебе не угодили?.. Ну ладно, может, я тебя иногда дразнил. А Дитмар? Да он за тебя любому глотку перерезать готов!

– Ах, братец, братец, – насмешливо покачал головой Фруте, и не на мальчишку он был похож в тот момент, а на злобного, ехидного старика. – Думаешь, дело в глупых детских шалостях? Ты еще вообрази, будто я об отцовом наследстве пекусь, что не все его земли достанутся мне! Да не нужно оно мне! Просто мне надоело быть вечно в вашей тени! Ну как же – герои! Без страха и упрека! В песнях о них поют! Легенды о них ходят по землям Севера! А я кто такой? Вечный младший братец, слабый, нежный, ни на что не способный! Ни человек, ни альв…

– Ты и человек, и альв! – Йорген вклинился в его яростный монолог.

– Неправда, братец! Это ты у нас счастливчик – и нифлунг, и человек, и все тебя любят!..

Да, это была правда. Люди числят род по отцу, нифлунги – по матери. Йоргена фон Рауха люди считали человеком, в Веннере эн Арра нифлунги видели соплеменника.

– …А я – никто! Полукровка – вот кто я для людей! Сын отступницы – для альвов!

– Это только название, ты сам знаешь! Оно ничего не значит для нас, – дрогнувшим голосом, через силу произнес Семиаренс Элленгааль – почему-то очень трудно стало говорить.

– Для вас не значит! Но не для меня! Но теперь… – Фруте картинно воздел руки к потолку, и две молнии, слетев с его пальцев, ударили под ноги альву, едва не опалив сапоги.