Сара вспомнила колыхание большой мягкой груди и широкую, добрую улыбку «мэмми», своей кормилицы и няни, матери Касси, которая шила кукол из тряпок и дарила их своей любимице, «маленькой мисс». Сара брала их в руки, предвкушая удовольствие от игры, тогда как похожие на черные бусинки глаза маленькой негритянки с надеждой следили за ее движениями.

Хотя кукла была сделана руками ее матери, Касси не смела дотронуться до нее прежде госпожи, так же, как не имела права брать ее вещи, куда-то идти без спроса, первой начинать разговор. Право быть горничной Сары перешло к ней по наследству, и с тех пор молодая госпожа, случалось, делилась с ней секретами и обсуждала новости. И все-таки Касси никогда не была ее подругой, а всего лишь служанкой, а что еще хуже — невольницей.

Прежде Сара никогда не задумывалась о том, что слово «рабыня» означает «унижение», как и о том, что эта девушка приходилась ей молочной сестрой.

Она вспомнила последнюю встречу с Касси, когда в голосе негритянки звучала ненависть. То была оборотная сторона медали, которую Сара предпочитала не видеть.

Она подошла к негритянке и обняла ее за плечи.

— Я выхожу замуж и уезжаю в Нью-Йорк. Хочешь, возьму тебя с собой? Ты снова станешь моей горничной, а поскольку теперь ты свободная, я буду платить тебе жалованье.

Касси была так поражена услышанным, что ее слезы мигом высохли.

— Правда? — недоверчиво произнесла она. — А как же ребенок, которого я жду?

— Он будет с тобой. Мы позаботимся о нем.

— Арчи сказал, что теперь ваша горничная — Трейси.

— Трейси останется в Темре — мисс Айрин тоже нужна помощница. А я привыкла к твоим рукам.

Это была правда. Сама Касси могла казаться какой угодно — хитроватой, неблагодарной, дерзкой, но ее руки никогда не были злыми.

Сара не предполагала, что приготовления к отъезду, прощание с Темрой, посещение магазинов в Чарльстоне и скромное заключение брака промелькнут так быстро и незаметно.

Пароход, чьи иллюминаторы напоминали золотые глаза, свет которых мерцающими дорожками отражался в смоляно-черной воде, должен был отвезти их с мужем в Нью-Йорк. Тони сказал, что отец прислал большую сумму денег для того, чтобы они могли путешествовать с комфортом.

Сара поднялась на борт румяная от удовольствия, в строгом и в то же время изысканном темном платье, единственным, но безукоризненно элегантным украшением которого служило кружево, уложенное на турнюре в виде крупных, причудливой формы раковин. На искусно завитых локонах Сары красовалась бархатная шляпка с летящими по ветру шелковыми лентами. Кроме того, ее багаж изрядно пополнился другими красивыми вещами, такими, как ридикюль из крокодиловой кожи, черепаховый гребень, резная шкатулка с милыми женскими мелочами и дорогими украшениями.

Сара с тревогой думала о том, как не ударить лицом перед родственниками Тони, которые могли легко распознать в ней простую деревенскую девушку.

Тони выглядел сногсшибательно; сняв мундир, он словно скинул слой искусственной кожи, под которой скрывалась его суть. На нем была простая белая сорочка с отложным воротником, костюм-тройка из темной ткани и котелок из жесткого фетра: никаких плоеных манишек, легкомысленных шелковых галстуков и клетчатых бриджей. Он, смеясь, заявил, что костюм делового северянина ничуть не похож на романтичный наряд легкомысленного южанина.

Тони ничуть не возражал против того, чтобы приобрести одежду для Касси, и Сара купила служанке белье, несколько платьев и обувь.

Для нее забронировали билет в каюте третьего класса, тогда как Сару Тони привел в шикарную каюту первого. Она была поражена. Никаких твердых, как камень, сидений, всюду блестящее полированное дерево, мягкий бархат и нежный шелк.

— Нравится? — спросил Тони, и когда она, потрясенная до немоты, кивнула, сказал: — Сейчас мы отправимся ужинать. А потом, — он сделал многозначительную паузу, — вернемся сюда.

Он заглядывал в глаза Сары, нежно перебирая ее пальцы, и она понимала, о чем он думает. Она никогда не предполагала, что ее первая брачная ночь пройдет на пароходе, но так решила судьба.

Свет заката стоял над ее головой, словно нимб. Океан был похож на котел, полный расплавленного металла. После великолепного ужина, на котором Сара впервые попробовала лангустов, маринованную говядину и другие изысканные блюда, новобрачные немного прогулялись по палубе, после чего Тони предложил выпить еще шампанского, и Сара охотно согласилась, поскольку ей было немного страшно.

Когда они остались одни, Тони разлил вино и вновь произнес клятву любви и верности. Сара согласно кивала. Она поспешно выпила шампанское, и в ее глазах заплясали звездочки. А потом властные мужские руки принялись ее раздевать.

Это было совсем не то, что прикосновение пальцев Касси: от этих касаний по телу шел ток, сердце билось, как сумасшедшее, а мысли разлетались, словно вспугнутые птицы.

Сара пыталась отвечать на его ласки, но все ее действия выдавали крайнюю неопытность. Впрочем, многие южанки, годами состоящие в браке, оставались столь же несведущими в вопросах плотской любви. Они всего лишь покорялись желанию своих супругов и рожали детей.

В решающий миг Сара задержала дыхание, и мгновение вдоха означало, что она стала другим человеком. У нее было чувство, будто она пробудилась в новом теле, теле, которое ей еще предстояло познать.

В мягких движениях в ритме качки, под волнами атласного покрывала не было ничего греховного и постыдного. Саре казалось, будто они — две рыбины, чьи тела плавно колышутся на дне океана, там, где их никто не может ни увидеть, ни потревожить.

— Дорогая! Ты… девственница?! — Тони был потрясен своим открытием гораздо больше, чем она всем тем, что ей удалось увидеть и испытать за эти дни.

Сара залилась краской.

— Мой брак был чистой сделкой, я говорила об этом. Несмотря ни на что, моя честь значила для меня гораздо больше, чем будущее поместья.

— Она бесценна, как и все в тебе! — прошептал Тони и покрыл ее лицо и тело благодарными поцелуями.

Утро выдалось ясным. Море переливалось всеми оттенками синего, над пароходом кружились сотни птиц, а облака казались огромными белыми башнями. Сара чувствовала, как у нее начинает кружиться голова, то ли от свежего воздуха, то ли от первозданного счастья.

Нью-Йорк, о котором некогда рассказывал Джейк Китинг, произвел на нее огромное впечатление. Здесь можно было затеряться, как песчинка в океане, а можно было ощутить себя центром Вселенной.

Ральф Эванс, отец Тони, сумел оценить Сару, обладавшую провинциальной скромностью и вместе с тем достаточно воспитанную и образованную для того, чтобы достойно держаться в обществе и вести светскую беседу. В свое время он тоже женился по любви, а не по расчету (правда, тогда он и сам был небогат), потому не придал никакого значения тому, что невестка фактически являлась бесприданницей. В его глазах, глазах обеспеченного, благополучного человека, вытащить любовь, как драгоценную жемчужину, из глубин нищеты и тягот войны было равносильно подвигу.