Через много лет, когда образование и умение говорить по-французски стали восприниматься так, словно иного и быть не может, миссионерство педагогов Третьей республики стало казаться некоторым жителям Франции колониальной войной с целью уничтожить местные культуры. Сторонники местной независимости, создавшие свои общественные движения в ХХ веке, считали покровительственное отношение парижан, их ограниченный столичными интересами узкий кругозор и невежество относительно того, что касалось провинций, системой сознательно организованных репрессий. Даже Бекассине они оказали честь – провели против нее почти военную операцию. Однажды вечером в 1979 году три бретонца в униформе коммандос вошли в парижский Музей Гревен, где была выставлена восковая фигура Бекассины, и разбили ее на куски, отомстив за всех бретонских служанок, которых хозяева-парижане эксплуатировали и унижали снисходительным отношением.

По иронии судьбы эти региональные движения за независимость, в отличие от более ранней антиколониальной борьбы на Корсике и в Алжире, были созданы образовательной системой Третьей республики. Большинство людей, которые до этого чувствовали себя бретонцами, научились считать себя французами. Ни один из сепаратистов никогда не говорил только по-бретонски, хотя и мог тосковать по временам, когда большинство его земляков знали только бретонский язык. «Бретонцы, говорившие по-бретонски, – писал в 1975 году Пьер-Жакез Элиас (известный бретонский писатель, поэт и фольклорист), – никогда не чувствовали, что являются частью чего-то, что называется Бретань… Находясь за пределами Бретани, они называли себя бретонцами, но плохо представляли себе, где начинается и где кончается Бретань». Бретонский национализм ХХ века был лишь отдаленно связан с прежними восстаниями бретонцев против налогообложения и воинской повинности. То были выступления на локальном уровне, а это движение было основано на современном понятии государства как единого культурного и административного целого. Породившая его острая тоска о прошлом опиралась на то представление о «родной стране», которое распространяла государственная система образования.

На деле гордость родной провинцией вовсе не считалась признаком отсталости; наоборот, многие рассматривали ее как важнейшую составную часть патриотизма. Одной из сторон политики государства в отношении регионов с 1860-х годов была тактичная децентрализация. Многие учителя были также местными историками, их печалило исчезновение местных языков и диалектов. Некоторые из них вели уроки не только на французском языке, но и на диалекте и считали полезным умение говорить на обоих языках. Они заставляли своих учеников говорить по-французски не потому, что хотели вырвать с корнем культуры меньшинств, а потому, что хотели, чтобы их ученики успешно сдали экзамены, получили возможность открыть для себя окружающий мир и улучшили положение своих семей. Бретань пострадала сильнее, чем большинство регионов Франции, особенно после принятия антиклерикальных законов в 1901 году и последовавшей за этим попытки запретить церковное служение на бретонском языке. Но Французская республика никогда не вела на ее жителей полномасштабное лингвистическое наступление вроде того, которое сделало такой несчастной жизнь эльзасцев и лотарингцев после аннексии их родных краев Германией в 1870 году.

Отступление баскского, бретонского, каталонского, корсиканского и фламандского языков под натиском французского было вызвано гораздо более глубоким и более сложным процессом перемен в общественных отношениях и материальной культуре. Стандартный французский язык разносили по всей стране воинская повинность, железные дороги, газеты, туристы и популярные песни, которые вряд ли можно было спеть на диалекте и сохранить при этом рифмы. Возможно, пропагандируя и навязывая использование французского языка, Третья республика даже продлила жизнь некоторых диалектов: она дала детям еще одну возможность быть непослушными. В 1887 году, через пять лет после введения бесплатного обязательного образования, лингвист, изучавший диалект Майенна, заметил то, что можно услышать и сейчас: «На диалекте Монжана теперь говорят практически одни старики и дети. Старики говорят на нем по-настоящему, а дети любят подражать своим дедам и бабкам, усиливая особенности их произношения, потому что в школе их учат говорить на французском».

Ту родину, которую дети открывали для себя в школе, можно увидеть во всей ее простоте и во всем разнообразии в книгах, по которым школьников учили чтению и географии. Главными героями книг обычно были любознательные дети с неутолимой жаждой географической информации и сопровождавший их педагог, чья память была доверху набита бесспорными фактами. В повести «Поездка по Франции» (1846) Амабль Тастю[65] отец и его дети видят перед собой промышленный пейзаж Лё-Крёзо. «Дети мои, вы собираетесь спросить меня, что такое доменная печь и печь с естественной тягой, – говорит отец. – Я попытаюсь объяснить это в нескольких словах при помощи выписок из нескольких книг».

Некоторые из книг о детях-туристах были откровенно националистическими, в особенности те, которые были написаны после потери Эльзаса – Лотарингии. В книге Мари де Грандмезон «Путешествие по Франции» (1893) два мальчика изучают всю Францию, объезжая ее на велосипеде (в оригинале название книги Tour de France, и это первый случай, когда существовавшее у подмастерьев выражение «Тур де Франс» было связано с ездой на велосипеде). Они заканчивают свой путь в Страсбурге, главном городе Эльзаса, и восхищаются там детьми, которые собрались уехать во Францию от «ненавистного немецкого гнета».

Однако о французских провинциях эти мальчики могут отзываться с самой настоящей ненавистью.

Эти глупые и бессмысленные замечания об этнических особенностях провинциалов, вероятно, отражают происхождение мальчиков: Марсель и Робер приехали из богатого пригорода Парижа. Обычно дети в книгах – уроженцы какой-нибудь провинции и воплощают в себе лучшие качества своих земляков. Книга «Три месяца под снегом: Дневник маленького жителя Юры» (ее 15-е издание вышло в 1886 году) была уроком мужества и терпения. «Маленькие путешественники» из составленного Брианом (P.-C. Briand) «живописного описания нашей прекрасной страны» родом с «маленького острова» Корсика, но чувствуют себя «настоящими французами». Это улучшало образ корсиканцев, которых жители Франции обычно считали волосатыми бандитами, постоянно занятыми вендеттой.