На следующее утро Самуэль Стейн зашел в чулан за кабинетом Аллингтона и начал стаскивать вниз с полок картонки, пачки писем, мешки и коробки, а затем выстроил их в ряд на полу, чтобы остался проход. Четыре ящика и чемодан писем от поклонников, на трех ящиках было написано: «Ответ послан», на одном: «Послал вещи», а на чемодане: «Как жаль». На маленькой коробке Аллингтон написал: «Отличные письма», а на другой — «Анонимные». Образцы товаров. Блуб-бю из всевозможных материалов и во всевозможных упаковках, у всех — голубые вытаращенные глаза с большими черными зрачками. Перечеркнутые синопсисы, все, кроме одного, что-то вроде дикого вестерна, с замечанием: «Не использован».

Самуэль Стейн расправил рукопись Аллингтона и положил ее на свой стол. Может, удастся ее использовать. На следующей коробке значилось: «Не рассортировано», она лопнула, когда он ее вытащил, и целое море бумаг хлынуло на пол. «Бедняга, — думал Стейн, — как он, должно быть, ненавидел бумаги!» Сообщения, запросы, требования, уговоры, мольбы, обвинения, объяснения в любви… Там была книжка с адресами, аккуратно записанные имена, а в скобках имя жены или мужа возле нужной фамилии, имена детей, собаки или кошки… Возможно, учтивость в знании имен несколько сокращала для него объем письма, и он легче с ним справлялся.

Внезапно Стейну расхотелось узнавать еще что-нибудь. Единственное, что ему хотелось, это попытаться найти Аллингтона, ему необходимо было понять… У него самого был контракт на семь лет, и надо было успокоиться или ужаснуться, все, что угодно, но только — знать.

Назавтра Стейн попытался узнать адрес Аллингтона, но никто не мог ему помочь.

— Мой дорогой мальчик, — ответил ему Фрид, — ты только теряешь время. У Аллингтона никакого адреса нет. Его квартира практически нетронута, и он туда не возвращался.

— Ну а полицейские? — спросил Стейн. — Они искали его? Работали они скверно. Здесь у меня его книжка с адресами. Тысяча имен или больше! Видели они ее?

— Ясное дело, видели. Он звонили немного туда-сюда, но никто ничего не знал. Чего ты хочешь от него?

— Я и сам точно не знаю. Хочу поговорить с ним.

— Сожалею, — сказал Фрид, — но у нас свои дела. Он бросил нас на произвол судьбы, и мы с этим справились. А теперь брось думать об Аллингтоне.

В тот же вечер наверху у Стейна появился мальчик лет шести-семи. Стейн уже отложил работу и собирался уходить.

— Трудно было тебя найти, — сказал ребенок. — Я принес подарок.

Это был большой плоский пакет, перевязанный шнуром. Когда Стейн вскрыл его, он нашел в бумаге еще один пакет, накрепко заклеенный скотчем. Ребенок молча стоял, пока Стейн рылся в бумаге и разрезал шнур и скотч, когда же он добрался до следующего запечатанного пакета, тот оказался замотан пластиковой лентой.

— Это становится все более и более интересным! — воскликнул Стейн. — Все равно что искать клад!

Мальчик был серьезен и молчалив. Пакет становился все меньше и меньше, но каждую обертку было все так же трудно снять. Самуэль Стейн разнервничался: он не привык к детям, и ему было мучительно изображать из себя Аллингтона. Наконец он подошел к концу и, открыв пакет, обнаружил Блуб-бю в форме астронавта из серебристой бумаги и разразился восхищенными комментариями, совершенно явно преувеличенными. Лицо ребенка не изменилось.

— Но как тебя зовут? — спросил Стейн и тотчас понял, что вопрос был ошибкой, дьявольской ошибкой.

Мальчик продолжал молчать. Потом враждебно спросил:

— Где ты был?

— Я был в поездке, — наобум ответил Стейн, — поездка получилась долгой, за границу.

Ответ прозвучал идиотски. Ребенок взглянул на него очень быстро и снова отвернулся.

— Ты часто рисуешь? — спросил Стейн.

— Нет.

Это было ужасно, он был абсолютно беспомощен, его взгляд блуждал по захламленной комнате, он искал подсказки, искал, что сказать ребенку, поклонявшемуся Аллингтону. Он взял рисунок, лежавший на столе, — Дикий Запад — и сказал:

— Он еще не готов. Не знаю, как продолжать. Подойди, посмотри немного.

Ребенок подошел ближе.

— Понимаешь, — с внезапным облегчением сказал Стейн, — Блуб-бю находится на Диком Западе. Мошенники пытаются захватить его родник, это единственное место, где есть вода, они нашли адвоката, и адвокат составил мерзкий план, по которому родник принадлежит вовсе не Блуб-бю, а государству.

— Застрели его! — спокойно сказал мальчик.

— Да, возможно, ты и прав. Сделать это в баре или на улице?

— Нет! Это слишком обыкновенно. Пусть они скачут верхом — один за другим, и адвокат выстрелит первым.

— Хорошо, — согласился Стейн, — важно, чтобы он выстрелил первым, тогда получится, что он уже использовал свой шанс. O'kay, пусть он умрет.

Ребенок посмотрел на него и в конце концов спросил:

— Когда ты опять придешь? Я сделал для тебя алтарь, с картинками.

— Очень мило, — ответил Стейн. — Может, чуть позднее, как раз сейчас очень много работы. Ты когда-нибудь рисовал тушью?

— Нет.

— Попробуй. Напиши твой адрес и мой адрес. Рядом.

— Но ты их знаешь, — ответил мальчик.

— Да, но все равно напиши. С именем и всем прочим.

Мальчик написал, медленно и красиво.

Когда он ушел, Стейн снова занес в чулан все вещи Аллингтона, это было обиталище смерти, до которого ему нет дела. Но теперь у него был адрес живого Аллингтона.

Аллингтон жил в пригороде, в гостинице. Был он средних лет, совершенно обычный человек, один из тех, кто не привлекает внимание в транспорте. Одет во что-то серо-бурое. Стейн представился, объяснив, что он — его преемник в серии комиксов.

— Войдите, — пригласил Аллингтон. — Мы можем выпить стаканчик.

Комната была убрана и выглядела пустой.

— Как дела? — спросил Аллингтон.

— Вполне прилично. Я составляю уже четвертый синопсис.

— А как поживает Фрид?

— Конечно, спина… а в остальном он как всегда.

— Странно, — сказал Аллингтон, — все это казалось так важно. На сколько лет у вас контракт?

— На семь.

— Это в меру. И они, пожалуй, не посмеют слишком многого требовать, раз серия тянется так долго. Люди хотят получать новое постепенно.

Аллингтон вышел на кухню за напитками, а вернувшись, спросил, как Стейн нашел его адрес.

— Мне дал его мальчик, Билл Гарвей. Он поднялся наверх с рисунком для вас. Вообще-то он у меня с собой.

Аллингтон взглянул на Блуб-бю в форме астронавта и сказал:

— Знаю, он был из тех, кому труднее всего отвечать. Никогда не переставал писать. Поверил он вам?