– Ну, гляди, Иваныч. Прости, коли что не так, – посуровев голосом, с болью и слезами в глазах, произнес Туроверов и обнял своего бывшего вестового.

Гудок парохода вновь разбудил дремлющий остров.

– Будем прощаться, господа! Ближайшая наша встреча, надеюсь, состоится в Париже, возможно, в Тулоне, Праге, Риме, Милане или Лондоне. Ну а если не там, то в следующей жизни! – с улыбкой на хмельной, бородатой физиономии произнес Алексей Пазухин и тряхнул головой и белокурым чубом с нитями серебра.

* * *

По результатам переговоров в Муданье было решено вернуть Турции Восточную Фракию. 11 октября 1922 года державы Антанты подписали с кемалистским правительством перемирие, к которому спустя три дня скрепя сердце присоединилась Греция. Греки были вынуждены оставить Восточную Фракию, эвакуировав оттуда православное (греческое) население. 1 ноября кемалисты окончательно установили контроль над Стамбулом и упразднили власть султана, покинувшего город на английском судне. В греческой армии вспыхнуло восстание, и король Константин был вынужден отречься от престола. По приговору трибунала пять министров были объявлены главными виновниками поражения и расстреляны.

Мир между Турцией и союзниками по Антанте, включая обманутую Грецию, был подписан 24 июля1923 года в Лозанне. Этот мирный договор положил конец войне и определил современные границы Греции на востоке и Турции на западе. Греция и страны Антанты полностью отказывались от претензий на Западную Анатолию и Восточную Фракию. Лозаннский договор предусматривал и «репатриацию» (обмен населения) между Турцией и Грецией, что означало окончание многовековой истории греков в Анатолии. Греческая (европейская) цивилизация, существовавшая в Малой Азии почти три тысячелетия, прекратила свое существование благодаря позорному предательству Антанты. Даже тяжелейшее и страшное для христианских народов нашествие османов XIV–XV вв. не было столь сокрушительным и ужасным, ибо не тронуло коренного населения и христианских традиций их жизни в Малой Азии.

Из Турции принудительно были выселены около полутора миллионов греков в обмен на выселение (также принудительное) 600 000 мусульман из Греции. Потери полностью разгромленной греческой армии превысили 40 тысяч убитыми и 50 тысяч человек ранеными. Гибель десятков, а возможно, и сотен тысяч мирных жителей, а также материальные потери вообще не поддавались учету. Все это позволило грекам назвать события осени 1922 года Малоазийской катастрофой. Так заканчивалась национальная турецкая революция.

Последние сполохи кровавой Первой мировой, вызвавшей сокрушительные гражданские и межнациональные войны, погасли и в Малой Азии.

* * *

Изгнанников возвратился в Москву в самом конце сентября. После взятия Смирны и пожара в городе Нуреддин-паша постарался избавиться от военных специалистов из миссии советской России. В Турции могли остаться только те, кто добровольно пожелал служить в турецкой армии. Однако после всего виденного в Смирне даже переводчик Али не захотел оставаться на родине своих предков. Обратная дорога оказалась более быстрой. Уже на исходе второй декады месяца члены миссии добрались до Севастополя.

Осенняя, озаренная проблесками золотой осени столица встречала Кирилла своим неярким, благодатным и прохладным светом. Было утро – часов около десяти. Холодное солнце ярко играло на стеклах окон. Кирилл подошел к своему дому на Арбате, огляделся. Не спеша раскрыл дверь парадного подъезда и поднялся на второй этаж. Теперь, в который раз, после долгой разлуки с семьей он вновь переступил порог дома. Сердце его трепетало. Он позвонил в дверь их коммунальной квартиры. Открыла жена извозчика, ранее других хозяйничавшая на кухне татарка. Кирилл поздоровался, поблагодарил и прошел к себе. Бросил взгляд на вешалку в коридоре у их двери. Там висели незнакомая ему армейская шинель и фуражка со звездой. Недоброе подозрение закралось Кириллу в душу.

«Неужели Женя не дождалась?.. Как она могла?..» – подумалось ему.

Сдерживая бешеный холод в сердце, он вежливо постучал и слегка толкнул дверь. Та подалась, ибо была незаперта. Это немного успокоило и остудило его. Дверь открылась. За круглым столом сидела золотоволосая кудрявая девочка и голубыми глазками с удивлением взирала на входящего. Напротив нее в полевой военной форме сидел усатый молодой командир Красной армии и вслух читал детскую книжку с картинками. Лицо его показалось чем-то знакомым Кириллу. Подняв глаза, он с изумлением воззрился на вошедшего. Встал из-за стола. Через мгновение в глазах его родилось восхищение, и он с восторгом воскликнул:

– Ба! Да это сам Космин! Господи, помилуй!

И в ту же секунду Кирилл узнал этого военного. Перед ним был не кто иной, как Петр Петрович Усачев. И в эту же секунду знакомые женские руки страстно и горячо охватили Кирилла сзади. Запахом любимой женщины и грудного молока овеяло его с ног до головы, и эта женщина голосом, полным слез, запричитала ему на ухо слова боли, радости и любви. И в тот же момент испуганная маленькая Наташа вскочила со стула, заплакала навзрыд и бросилась к матери, прячась за ее юбку. И еще через секунду в кроватке, стоявшей в углу, противоположном от двери, вскрикнул и заплакал еще один маленький ребенок, о существовании которого Кирилл до сих пор только догадывался…

* * *

На следующий день Изгнанников побывал на службе, где представился начальству, как и другие члены их миссии, вернувшиеся в Москву. Он получил на руки неплохую зарплату, большая часть которой уже была ранее выплачена жене. Имея в кармане немалые деньги, он с Усачевым решил похмелиться, крепко отметить их встречу и рождение второй дочери – Наденьки. Надо сказать, что и Петр Петрович тоже был при деньгах, ибо при увольнении в запас из рядов РККА получил подъемные. Они направились в Елисеевский, чтобы взять водки и закуски. При входе в магазин перед стеклянными дверями на глаза Изгнанникову вдруг попался худой и высокий гражданин с тростью, в строгом пальто и в модной широкополой шляпе. Лицо его показалось очень знакомым Кириллу. Он тронул за локоть Петра и обратил его внимание на указанного человека. Но тот не понял, на кого указывал деверь. И тут перед глазами Кирилла вспыхнул 1917 год, Петроградский кабак со странным названием «Приют комедиантов», белый ворот сорочки, бабочка, белые манжеты, почти прямой пробор волос на голове, серьезные, немного печальные глаза.

– Гм-м, прошу прощения, вы – Георгий Иванов, не так ли, милостивый государь? – обратился он к гражданину, прикладывая руку к козырьку фуражки.

– Да, я. Чем обязан, граждане военные? – с долей неудовольствия и нескрываемого напряжения отвечал тот.

– Помните весну 1917 года, Петроград, «Приют комедиантов», общество Николая Степановича Гумилева, двух фронтовых офицеров, которые тогда дважды составили вам компанию? – вновь спросил Кирилл.

Иванов внимательно посмотрел в лицо Изгнанникову, облегченно вздохнул.

– Да. Как же, припоминаю. Вы, как и покойный Николай Степанович, были в звании прапорщика. А ваш друг – поручик, такой лихой кавалерист. Вас же зовут Кирилл, вы тогда тоже неплохие стихи читали, а потом куда-то пропали вслед за дамой, что сидела напротив нас за столиком.