— Да, знаем ли мы это? — подхватил Уимзи. — Когда миссис Мокэмб считалась надежным свидетелем, мы думали, что знаем, а теперь? По-моему, блеск в глазах мисс Вэйн говорит о том, что она сейчас выставит нас дураками. Выкладывайте. Я должен услышать, что раскопал Роберт Темплтон.

— Мистер Уэлдон в четверг 18-го не совершал в Уилверкомбе никаких гнусностей, — доложила Гарриет. — Он ничего не совершал в Уилверкомбе. Он там вообще не был. Не покупал воротничков. Не ходил в Зимний сад. Миссис Мокэмб приехала туда одна и уехала тоже одна, и нет никаких доказательств, что мистер Уэлдон ее сопровождал хоть на каком-то участке маршрута.

— О вещая моя душа![210]Моя репутация погибла! Я сказал, что алиби на два часа будет опровергнуто, а оно стоит незыблемо, как скала Утюг. Сказал, что уилверкомбское алиби подтвердится, а оно сокрушено, как сосуд горшечника[211]. Больше я с тобой, красотка, не пойду ловить убийц![212]Теперь навек прощай, душевный мир! Прощай, покой! Навек прощайте! Кончен труд Отелло![213]Вы абсолютно уверены?

— Почти. Я пошла в магазин мужской одежды и спросила такие же воротнички, как те, что мой муж купил у них 18-го числа. Есть ли у меня чек? Нет. Какие именно воротнички? Ну, обычные воротнички. Как выглядел мой муж? Я описала Генри Уэлдона в темных очках. Никто его не вспомнил. Не поищут ли они в книге учета? Они посмотрели на такой бумажной штуке, которая крутится в кассовом аппарате, и нашли. Да-да, продавец вспомнил эти воротнички. Их купила леди. Леди? А, это моя золовка, конечно. Я описала миссис Мокэмб. Да, та самая леди. Кто-то еще покупал воротнички в то утро? Нет. Тогда, должно быть, это те самые воротнички. Я купила их шесть штук — вот они — и спросила, не сидел ли джентльмен снаружи в машине. Джентльмены иногда так странно себя ведут, когда дело касается магазинов. Нет, джентльмена не было. Продавец донес покупку до машины, в которой никто не сидел. А потом я пошла в Зимний сад. Разумеется, там всех уже спрашивали про Уэлдона, но я спросила про миссис Мокэмб и нашла служителя, который запомнил ее внешность, одежду и то, что она записывала программу концерта. Конечно же для Уэлдона. После я попытала счастья с постовым на Рыночной площади. Такой милый смышленый бобби. Он запомнил машину из-за смешного номера, а еще заметил, что в ней не было никого, кроме леди за рулем. Он заметил ее и на выезде, и тогда в ней тоже была только леди. Вот и все. Конечно, миссис Мокэмб могла высадить Генри Уэлдона где-нибудь между Дарли и Уилверкомбом, но в Уилверкомбе он не был, могу поклясться. Во всяком случае, он не приехал вместе с ней на площадь, как говорил.

— Не приехал, — сказал Глейшер. — И теперь совершенно ясно, где он был. Он скакал на той чертовой кобыле по пляжу: туда — в одиннадцать часов, обратно — в 12.30 или около того. Но зачем?

— Это тоже понятно. Он был «всадник с моря». Но все равно не он убил Поля Алексиса. А кто?

— Что ж, милорд, — вздохнул Ампелти, — придется нам вернуться к первой версии. Уэлдон принес плохие новости об этом их заговоре, и Алексис себя убил.

— Бритвой Мокэмба? Нет, инспектор, все не так. Все не так!

— Не лучше ли спросить у Уэлдона, что он обо всем этом знает? Если мы припрем его к стене тем, что уже знаем сами, — про Мокэмба и про письмо, — он может признаться. И в любом случае, если он был там в 12.15, то должен был видеть Алексиса.

Уимзи помотал головой.

— Дело темное, — сказал он. — Темное дело. Слушайте! А что, если мы взялись не с того конца? Вот бы узнать побольше о документах, которые Алексис послал «Борису». Тогда мы смогли бы что-то понять. Как вы думаете, где они сейчас? Скажете, в Варшаве? Нет, не думаю. Адрес в Варшаве, скорее всего, служил только для пересылки. Все, что туда отправляли, вероятно, возвращалось к Мокэмбу.

— Тогда, может быть, мы найдем их в Лондоне, — с надеждой предположил Глейшер.

— А может, и не найдем. Тот, кто придумал этот спектакль, не дурак. И раз уж он велел Алексису уничтожить все бумаги, то вряд ли стал бы рисковать, оставив что-то у себя. Но попытаться можно. Хватает ли у нас улик против него, чтобы выписать ордер на обыск?

— Пожалуй, хватает, — решил Глейшер, поразмыслив. — Если установлено, что Мокэмб — это Шик, тогда он давал ложные показания. Можем задержать как подозреваемого и прошерстить его дом в Кенсингтоне. Лондонские ребята за ним сейчас следят, но не хотелось бы торопиться. Мы подумали, что настоящий убийца может выйти с ним на связь. Ведь в этом деле должен быть еще кто-то — тот, кто выполнил саму работу, и мы понятия не имеем, кто это. Но, конечно, чем дольше мы не трогаем Мокэмба, тем больше у него времени, чтобы избавиться от улик. Может, вы и правы, милорд, надо бы взять его под стражу. Только, милорд, не забывайте, что раз уж мы его задержим, придется предъявить обвинение. Есть такая штука, как habeas corpus.

— Все равно, — сказал Уимзи. — Думаю, вам придется рискнуть. Документы вы вряд ли найдете, но можете обнаружить что-нибудь другое. Например, бумагу и чернила, которыми были написаны письма, или справочные книги о России. От книг избавиться труднее, чем от документов. И нам нужно найти прямую связь между Мокэмбом и Уэлдоном.

— Как раз ее полиция и ищет, милорд.

— Хорошо. В конце концов, никто не плетет заговоры с целью убийства просто для удовольствия. А миссис Уэлдон знает что-нибудь о Мокэмбах?

— Нет, — сказала Гарриет. — Я ее спросила. Она никогда о них не слышала.

— Тогда эта связь не такая уж давняя. Познакомились в Лондоне или Хантингдоншире. А кто такой этот Мокэмб, кстати?

— Говорят, что он комиссионер, милорд.

— Неужели? Такое определение покрывает множество грехов[214]. Что ж, суперинтендант, дерзайте. Что до меня, то придется пойти на радикальные меры, чтобы вновь себя зауважать. Полезу в дуло пушки за мыльным пузырем неверной славы[215].

— Вот как? — Гарриет ехидно усмехнулась. — Когда у лорда Питера случаются такие цитатные припадки — значит, он что-то замышляет.

— Бросьте, — возразил Уимзи. — Я немедленно отправляюсь покорять Лейлу Гарленд.