– Темная история, – развел руками Казареев. – Но только, если это не те Хутуркиновы, то совершенно непонятно откуда вы взялись.

– Постой! – Сообразил вдруг Вадим. – А мать? Про мать что-то известно?

– Александр не знает, – покачал головой Давид. – Он только помнит смутно один давний разговор между Эфраимом и Борисом, ну в смысле, твоим отцом. Что-то весьма мелодраматичное. Типа замужняя дама из столицы, чуть ли не аристократка какая-то. Скандал замяли, и… и все. Больше он ничего не знает или не помнит. Булчан привез тебя в Саркел, и твой отец – он только что женился – взял тебя к себе, в смысле усыновил.

– Час от часу не легче, – совершенно искренне вздохнул Реутов. – Давайте выпьем, а то у меня сейчас мозги от напряжения из ушей полезут.

– Выпьем, – с готовностью согласился Давид и сразу же взял в руку бутылку с вином, чтобы налить дамам. – Тут только две вещи добавить надо и можно эту тему пока оставить.

– Какие две вещи? – Насторожился Вадим.

– Понимаешь, – сказал Давид. – У Булчана, вроде бы был домик где-то в Ярославовом городище. И еще. Уезжая в Новгород, он оставил брату свою фотографию с подписью. Для тебя оставил. Но до войны рассказать тебе не успели. Ну сам понимаешь. А потом стало поздно. Так что фотография сперва перекочевала к твоему отцу, а теперь она хранится у Александра.

– Взглянуть бы…

– Взглянешь, – пообещал Давид, наполняя ормуды водкой. – Лили ее сфотографировала. Вот завтра проявим пленку, и посмотришь.

8.

– Как по-хазарски сказать я тебя люблю?

– Я тебя люблю.

– Нет, не по-русски, а по-хазарски! – Потребовала Полина.

– А черт его знает, – пожал плечами Вадим и улыбнулся. – Я по-хазарски едва поздороваться умею.

– Жаль…

– Эп, – неуверенно сказал Реутов, напрягая память. – Да, точно! Эп… э… сана? йорадап.

– Эп сана йорадап! – Повторил он, хотя и не был уверен, что то, что он сказал, можно считать объяснением в любви.

– Еще раз! – Потребовала Полина, стягивая через голову кофточку.

– Не подходи! – Остановила она Реутова, шагнувшего к ней, и хитро улыбнулась. – Ну!

– Ты сразу скажи, сколько раз повторять? – Спросил он, пытаясь понять, зачем ей это надо.

– А вот сколько тряпочек найдется, столько раз и повторишь. Ну!

– Эп сана йорадап! – Громко сказал Реутов.

– Можно тише, – разрешила Полина, одновременно расстегивая джинсы. – Но с чувством.

– Эп сана йорадап. – Сказал Вадим с чувством, хотя говори он это по-русски, чувства явно вышло бы больше.

– Так, – Полина отбросила джинсы в сторону и завела руки за спину. – Я жду!

– Эп сана йорадап! – Выдохнул Вадим.

– И еще раз…

– Можно я уже подойду?

– Не можно! Я сама к тебе подойду. А пока… Ну!

– Эп сана йорадап!

9.

Петров, Русский каганат, 1 октября 1991 года.

– Марик…

– Что?

– Ничего, – улыбнулась Зоя. – Это я просто привыкаю.

– Марк, – сказала она через секунду. – А знаешь, тебе Марком лучше.

Он лежал на спине, а она сидела рядом и внимательно изучала его лицо, чего, по мнению Греча, делать сейчас никак не следовало. Тем не менее, он лежал, а она смотрела.

– Ну, вообще-то, я Маркиан, – возразил Марк, пытаясь справится с внезапно пришедшим к нему ощущением конца.

– Маркиан – это что-то Римское, – подумав сказала Зоя, которая то ли не замечала его состояния, то ли просто не желала его "замечать".

– Тогда уж Византийское, – усмехнулся Греч, вспомнив про своего тезку императора1, но как-то так, "вторым планом". – А вот Марк самое, что ни на есть Римское. Молот, по-латински.

– 1 Маркиан, Флавий – Византийский император в 450 – 457 гг.

– Филолог! – Еще шире улыбнулась Зоя. – Марк – имя греческое, а римляне его у греков переняли. Ну а Маркиан означает сын Марка, его потомок.

– Ну извини, – пожал плечами Греч. – Мы люди темные, землепашцы, стало быть, в академиях не обучались.

– А где обучались? – Совершенно другим тоном спросила Зоя и посмотрела ему в глаза.

– Новочеркасский казачий кадетский корпус, – ответил Марк, как в омут нырнул. – Потом Ивановское офицерское училище, а потом всесам как-то…

– Марик, – сказала Зоя, наклоняясь к нему. – Ну что ты, в самом деле! Ты же не мальчишка какой-нибудь.

– Вот именно.

– Дурак! – Сказала она, и Греч едва не вздрогнул и от того, что она сказала, и особенно от того, как это было сказано.

"Дурак? Возможно…"

Больше она ничего не сказала, а просто нагнулась быстро и плавно, поцеловала в губы и легла рядом, уткнувшись лицом в его плечо.Ни встать – чтобы погасить, например, свет – ни повернуться, Марк теперь не мог. Просто не решился бы. Закрыл глаза и медленно -самым "естественным" образом – выровнял дыхание, имитируя сон. Делать это Греч умел, если не безукоризненно, то, во всяком случае, неплохо. Лежал, дышал, думал. Вернее, не думал даже, а тяжело ворочался, занятый одной и той же тяжелой и неотступной мыслью, в сузившемся до ничтожных размеров пространстве своего личного Я, до предела заполненного невразумительными, но от того не менее мучительными переживаниями.

Растерянность, страх, едва не переходящий в отчаяние, обида, гнев… Чего тут только не оказалось намешано! Вот только ни счастья, которое он уже начал было в себе ощущать, ни покоя, ни уверенности там не было.

– Если ты не перестанешь об этом думать, – тихо (ее шепот был похож на шелест песка в пустыне, и таким же горячим) сказала вдруг Зоя. – Я на тебя обижусь.

– Глупости, – через силу выдавил из себя Марк. – Я ни о чем и не думаю вовсе. Я сплю.

– Ты не спишь, – все так же ему в плечо, прошептала Зоя. – Хочешь я…?

– Не хочу.

– Почему?

– Потому что… – Но то, что он хотел ей сказать, произносить вслух не следовало.

Потому что все должно быть естественно, так, наверное. Потому что Зоя не проститутка, а еще потому что ему не нужны ни одолжения, ни подачки. Где-то так. Но попробуй, объясни это словами!

– Тогда, налей мне вина, – сказала она, не меняя при этом позы.

Марк осторожно освободил плечо, сел, задумался на мгновение, не стоит ли что-нибудь одеть или во что-нибудь завернуться, но в конце концов решил, что это будет глупо, и, встав с кровати пошел в гостиную, которую они покинули так быстро, что даже пары бокалов вина с собой не захватили.