Однако Барбариго был неумолим. «В таком возрасте, — доказывал он, — даже один год имеет огромное значение».

Мальчик был расстроен, но больше не настаивал. И дело было не только в возрасте. Барбариго чувствовал сердцем, что сыну лучше было остаться с матерью.

В тот вечер, когда Агостино сообщил о том, что скоро ему предстоит уехать, Флора не проронила ни слезинки. Она лишь произнесла глухим голосом: «Если с тобой что-то случится, я этого не переживу». До того как Барбариго появился в ее жизни, она жила одна и сама растила сына. Но теперь, прикипев к нему всей душой, женщина утратила былое мужество.

Он уходил на войну, а потому не хотел обнадеживать ее пустыми фразами. Барбариго и сам не знал, что его ждало там. И если бы он взял с собой ее сына и с мальчиком бы что-то стряслось, Флора этого горя точно не перенесла бы. Однако случись что-либо с Агостино, она нашла бы в себе силы жить дальше, пока сын остается рядом. Барбариго не взял бы мальчика, даже если бы тому было шестнадцать.

Он не мог сказать Флоре и ее сыну, когда вернется, ибо сам этого не знал. А они и не спрашивали. Но зато он обещал писать.

Эти письма были единственным, что с трудом давалось Барбариго на Корфу. Он без проблем исполнял свои служебные обязанности: участвовал в восстановлении здешней крепости, в подготовке артиллерии, пополнении пороховых запасов, починке галер. На Корфу было особенно легко работать, поскольку моряк мог доверять местным жителям, как своим. Да и послания писать он тоже привык. Ведь в качестве заместителя главнокомандующего он должен был отправлять ежедневные отчеты правительству в Венеции. Но когда доходило до того, чтобы написать мальчику и его матери, он каждый раз не знал, с чего начать. А дни между тем проходили…

Наконец Барбариго решил писать им так, как он обычно составлял доклады — с перечислением всех событий за день: о том, кого встретил, куда съездил и т. д. Понимая, что письма могут перехватить враги, он, естественно, никогда не упоминал о секретной информации. И когда у него накапливалось достаточно таких листов, он отправлял их обычной почтой одним из скорых кораблей, отплывавших в Венецию каждые два дня. Единственным намеком на нежность в этих суховатых письмах была подпись в конце: «С любовью — ваш Агостино».

И все же эти нарочито пресные послания бесконечно радовали Флору. Ее же ответные письма очень напоминали подробные дневниковые записи. Каждый раз, когда Барбариго читал их, у него перед глазами возникала картина жизни Флоры и ее мальчика, жизни, наполненной взаимной любовью и привязанностью.

Венецианский посол Барбаро лишился свободы ровно год назад, весной 1570 года — 5 мая, если точнее. Специально выделенный отряд янычар, имперских охранников при султане, явился в тот день в посольство Венеции в Пера. Командир отряда громко зачитал приказ, в котором говорилось: посол и вся его свита признаны представляющими опасность для государства, а посему будут заточены в здании посольства.

По правде сказать, Барбаро не ожидал такого послабления. Он полагал, что с началом войны турецкое правительство, не признававшее дипломатической неприкосновенности, сразу же закроет посла и весь его штат в крепостной тюрьме Румели-Хисари, что протянулась вдоль Босфора. Но турки ограничились тем, что просто запретили покидать здание посольства. Это подбодрило венецианца и убедило его, что османский двор не был намерен окончательно рвать отношения с Венецией.

В одно утро к посольству пришли работники и заколотили досками окна. С тех пор в здании было так темно, что даже днем приходилось зажигать свечи. Но главное — дипломатов не бросили в тюрьму. К тому же посол, как и прежде, отсылал отчеты на родину и поддерживал связь с великим визирем Сокуллу.

Он мог направлять доклады в Венецию, поскольку, несмотря на заколоченные окна, в посольстве бывали посетители — в основном венецианские купцы из Константинополя. Визиты сложно было запретить, ибо отсюда торговцы отсылали письма в свои лавки и склады, находившиеся в Венеции, на венецианских аванпостах или в крупных городах Европы. В то время республика была единственной европейской страной, поддерживавшей регулярную почтовую связь с Турцией. Ее почтовое отделение как раз и располагалось в здании посольства. Сюда приходили не только купцы из Венеции, но и из других стран.

С приходящими торговцами можно было передавать секретные письма. Будучи за границей, венецианские граждане, в том числе и купцы, действовали в качестве шпионов. Любой из них охотно согласился бы помочь Барбаро. Более того, многие соглашались для маскировки указывать свои имена на конвертах с конфиденциальной корреспонденцией.

Так как венецианское посольство было единственным, предоставлявшим регулярные почтовые услуги (в том числе и для отправки писем в Западную Европу), послы других стран в Константинополе столь же часто пользовались этой почтой. Изначально венецианскую почту организовали исключительно для коммерческих нужд, поэтому конфиденциальность и скорость доставок гарантировались, хотя все письма сперва прибывали в Венецию.

Затем корреспонденция, шедшая в другие города, передавалась туда через французского посла в Венеции. На тот момент Франция не ладила с Испанией, поэтому охотно выполняла любые пожелания республики.

Однако Венеция, в свою очередь, не очень-то доверяла иностранцам, стараясь обходиться без услуг Франции. Очевидно, республика судила по себе. Хоть ее почта и гарантировала быструю и безопасную доставку дипломатических писем в другие государства, венецианцы никогда не пренебрегали возможностью читать эти послания первыми.

Естественно, такой системе доверять не приходилось. Для скорости и регулярности доставки почта не ограничивалась маршрутом Константинополь — Венеция. По обыкновению, из османской столицы письма отправлялись сначала в город Каттаро, что находился на Адриатике и входил в турецкие владения, а оттуда на скором корабле доставлялись в Венецию. Когда венециано-турецкие отношения ухудшились, турки стали перехватывать корреспонденцию. Хотя дипломаты перебивали даты отправления и пользовались тайными посланцами, все же большая часть почты проходила через руки турок.

Поэтому венецианский посол начат шифровать свои отчеты. Метод применения смеси лимонного сока с молоком, ставший популярным в Средние века, давно устарел. Приготовленные таким образом чернила при письме сразу же исчезали на бумаге, а затем проявлялись, когда лист подносили к огню. Но туркам эта техника оказалась хорошо известна.

Венецианские дипломаты использовали великое множество видов кодировки — от совсем простых до сложнейших. В одном письме, как правило, встречалось несколько способов шифровки. Например, для одной из таких техник использовали небольшую круглую таблицу-дешифратор. По крайней (самой верхней) окружности наносили буквы алфавита. Затем на остальных концентрических кругах таблицы вписывались иноязычные алфавиты: греческий, арабский, латинский и другие. В результате послание, написанное, к примеру, на латыни, расшифровывалось в итальянский текст.