Жанна де Ла Мотт была арестована лишь через три дня в Барсюр-Об, когда она возвращалась с праздника, который давал герцог де Пантьевр.

К тому же она была арестована одна, что дало прекрасную возможность ее супругу сохранить все драгоценности и спокойно отправиться в Англию. Денди-секретарь тоже исчез. Совершенно очевидно, что барон де Бретей сделал все возможное, чтобы бедный кардинал оставался единственным обвиняемым.

Вечером 23 августа Жиль и Ульрих-Август, устроившись у открытого окна библиотеки, выходящего в сад, углубились в шахматную партию. Мадемуазель Маржон, сидя в большом плетеном кресле с кошечкой Бегонией на коленях и громадной пастушьей овчаркой Брутом у ног, вдыхала свежие запахи сада, ожидала часа отправления ко сну. Вдруг снизу зазвонил дверной колокольчик. Служанка Берта уже отправилась спать.

Открывать пошла сама хозяйка.

При свете свечи она разглядела юное лицо, залитое слезами, большой коричневый капюшон.

— Здесь ли живет шевалье де Турнемин? — пробормотала пришелица с таким потерянным видом, что мадемуазель де Маржон невольно подумала: эта бедняжка убежала из сумасшедшего дома.

— Да, здесь, но…

Она едва успела отстраниться, чтобы не быть сбитой с ног. Юная особа стремглав бросилась в сад, призывая Жиля с душераздирающими воплями.

Шахматные фигурки вместе с доской полетели на пол. Жиль бросился к окну, не смея поверить в то, что он услышал.

— Жюдит! — воскликнул он. — Боже мой!..

Он уже выскочил на лестницу и перепрыгивал ступеньки. Через мгновение он держал в своих руках рыдающую Жюдит, ухватившуюся за него.

— Сердце мое! Ласковая моя! Что с тобой произошло? Кто тебя так обидел?

Ответа не было. С легким вздохом облегчения девушка потеряла сознание. Он быстро ее поднял, понес вверх по лестнице, где его встретили бегущие ему навстречу Винклерид и Понго.

— Что с ней? — спросил Винклерид. — Она не ранена?

— Я не думаю. Я положу ее на свою постель.

Понго, беги к мадемуазель Маржон, возьми соли, сердечное, еще чего-нибудь!

— Не беспокойтесь! — сразу откликнулась она с лестницы. — Я иду и несу все сама!

Она появилась с разными флаконами. С бесконечными предосторожностями Жиль положил девушку на постель, сняв с нее темное покрывало.

Под ним она была одета в простенькое платье из белого в зеленый горошек перкаля и с завязанной на груди косыночкой. Платье было покрыто пятнами грязи и во многих местах порвано. На одной руке под носовым платком, завязанным вместо повязки, были видны пятна крови. Растрепанные, влажные от пота волосы рассыпались по плечам.

— Можно подумать, что она попала в засаду! — заметил Ульрих-Август. — Бедная малышка, когда я увидел ее бегущей по саду, она была похожа на испуганную птицу.

— Ну-ка, расступитесь! — сурово промолвила мадемуазель Маржон. — Расшнуровывать корсет девушки — это не дело гвардии короля, не дело сотни швейцарцев.

— Это еще вопрос! Я справляюсь с этим довольно хорошо, — проворчал себе под нос Винклерид.

— Ну же, выйдите!

Она взяла его за руку и бесцеремонно выставила за дверь. Затем она смерила оценивающим взглядом Жиля.

— Это какая-то ваша родственница?

— Это моя невеста.

— Мои поздравления. Она, должно быть, очень красива, когда бывает почище. Тогда вы можете остаться.

Она быстро расстегнула платье, потому что корсет из китового уса стеснял дыхание девушки, смочила виски ароматическим уксусом, поднесла к ноздрям флакон с нашатырным спиртом. Эффект его был мгновенным. Жюдит громко чихнула, открыла по-прежнему испуганные глаза, сразу же наполнившиеся слезами. Заметив Жиля, она протянула к нему руки:

— Ты здесь! Наконец-то! Не уходи от меня!

И она снова громко зарыдала. Он присел на краешек постели, взял протянутые руки, ласково их поцеловал.

— Успокойся, моя дорогая! — промолвил он. — Ты в безопасности. Никто не причинит тебе ничего плохого. Здесь только друзья, и я тебя никогда не покину.

— Это п… пра… вда? Ты м-мне обе… ща… ешь?

Ей трудно было дышать.

— Заставьте ее выпить это! — сказала мадемуазель Маржон, протягивая Жилю стакан с жидкостью, налитой из одного из ее многочисленных флаконов. — Это ей поможет!

Он поддержал ее, заставил проглотить питье.

Жиль испытывал странное чувство при виде того, как она обмакивает розовые губы в золотистую жидкость. Ему так же, как и ей, нужны были сердечные капли, ибо в эту минуту любовь тяжело давила на его сердце. Затем она с облегчением и несколько успокоенная откинулась на подушки. Он снова сел на краешек постели, снова взял ее руки в свои, стараясь не замечать восхитительного беспорядка в ее туалете, ее тончайшего, почти что совсем прозрачного, белья, — Если ты чувствуешь себя лучше, расскажи же нам, что с тобой произошло. Или тебе сначала надо поспать?

Она улыбнулась ему еще дрожащими губами.

— Я… я сейчас все расскажу. Боже мой, я, должно быть, выгляжу как сумасшедшая. Но я пережила такой ужасный день! Простите меня, сударыня, — сказала она, поворачивая голову к мадемуазель Маржон. — Я вас потревожила, но я не осознавала, что делала.

— Это было совершенно очевидно, бедное мое дитя! — отозвалась мадемуазель с доброй улыбкой. — Но никто на вас за это и не думает обижаться. Теперь вам следует расслабиться. Оставляю вас вдвоем, а сама пойду к себе. Ей приготовить комнату? — спросила она, обращаясь к Жилю. — Тогда я за ней скоро приду.

Но ответила Жюдит. Ее глаза снова наполнились черной тоской, она судорожно ухватилась за руку Жиля.

— Нет, нет! Умоляю вас! Я никуда не пойду отсюда. Я не хочу с ним расставаться.

Стараясь ее успокоить, Жиль склонился к ней, ласково поцеловав в щеку.

— Не бойся ничего. Я здесь.

Затем, обращаясь к мадемуазель Маржон, произнес:

— На эту ночь она останется в этой постели.

Мне будет достаточно дивана в салоне.

— Как угодно. Если вам что-то потребуется, тогда позовите меня.

Оставляя их вдвоем, она на цыпочках вышла из комнаты и, только закрыв дверь, позволила себе проворчать с доброй улыбкой:

— Неглупа же эта малышка. В ее возрасте я бы тоже предпочла остаться в постели красивого молодого человека, чем в обществе старой грымзы. Кажется, что этот дьявольский шевалье еще больше соблазнителен, чем я полагала.

Перед тем как спуститься вниз, она прислушалась к происходящему за дверью. Но ничего там не услышала по той простой причине, что молодые люди, оставшись наконец одни, не смогли больше противиться порывам любви. Они страстно целовались. Лишь после, оторвавшись друг от друга, Жюдит, спрятавшись в объятиях Жиля, согласилась наконец поведать ему о случившемся с ней. Это сводилось к очень немногому: утром, около семи часов, прокурор Шенон в сопровождении инспектора полиции Брюньера и солдат ворвались в дом Калиостро. Находившиеся еще в постели Калиостро и его жена были арестованы. Но пока врач одевался, Серафине было позволено не только пройти в свою туалетную комнату, но и забрать с собой некоторые вещи, которые могут понадобиться ей в тюрьме. Она сумела также забрать некоторые ценные бумаги и драгоценности в шкатулку, на которую галантный прокурор, конечно, тронутый ее красотой, не наложил большую восковую печать. После чего он попросил ее закрыть дверь на ключ, а ключ она оставила себе вместо того, чтобы отдать его горничной, как это сначала хотела сделать. Слуги, остававшиеся в других комнатах дома, получили приказ забить окна и уйти, а два охранника будут находиться у боковой двери до нового приказа.