— Ты этого хочешь? Ты действительно этого хочешь? — спросил он охрипшим от желания голосом.

— Смотри! И суди сам!

Она медленно убрала с груди руки, придерживающие платье, гибко шевельнула плечами. Платье и белье соскользнули с ее груди, с бедер. Как Венера, выходящая из моря, она предстала перед восхищенными глазами Жиля стоящей в пенистой белизне белья. Нежный отсвет свечей золотил ее мягкую и нежную плоть, вычерчивал такие нежные тени и такие светящиеся выпуклости, что Жиль сполз с кровати, встал на колени перед этой божественной статуей, готовый упасть перед этой опьяняющей красотой. Она отдавала ему эту красоту. Она оставила далеко позади ту далекую маленькую хрупкую сирену Блаве.

Но богиня желала, чтобы ее обожали не издалека. Она взяла руками голову Жиля, вонзилась в него пылающим сквозь медные пряди волос взором.

— Люби меня… — прошептала она. — Так давно мое тело хочет открыться для тебя. С самого первого дня. Я тебя ненавидела, но ты так мне нравился. Если бы ты попытался взять меня, я думаю, что я бы тебе позволила это сделать, хоть и разодрала бы тебе затем все лицо.

Жиль обнял ее за талию, нежно приник к ее лону, поцеловал совершенные по красоте груди, припал к розовым соскам, почувствовал, что они дрогнули, затвердели под его ласками… Закрыв глаза, откинув голову, Жюдит, вздрагивая, отдавалась его ласкам. Он чувствовал, как дрожат ее ноги.

Он встал, взял ее на руки и отнес на кровать.

Она изгибалась, подобно золотому ужу, протягивала к нему руки.

— Иди ко мне! — умоляла она.

— Одну секунду!

Думая, что он идет раздеваться, она открыла свои большие глаза с расширившимися зрачками. Во взгляде было и любопытство и опасение.

Но она увидела, что он собирает все находящиеся в комнате подсвечники, зажигает на них все свечи. После этого он прошел в салон, принес оттуда два больших торшера, зажег их и поставил по обеим сторонам изголовья. Затем поставил на ковер два зажженных канделябра.

Жюдит с удивлением смотрела на него. Комната блестела ярче, чем Версаль в праздничный вечер.

— Что ты делаешь? — выдохнула она.

— Я хочу много света. Я давно мечтал, что буду любить тебя в первый раз при свете солнечных лучей, чтобы никакая тень не падала на твою красоту, на твои глаза в тот момент, когда ты будешь моей. Завтра ты станешь моей супругой перед Богом, но я хочу, чтобы эта ночь, наша первая ночь, была бы сверкающей, языческой. Ведь ты моя несравненная богиня, я хочу, чтобы у тебя был престол.

Говоря это, он торопливо освобождался от своих одежд. При потрескивании пылающих свечей, перед ярко освещенной постелью предстало его большое, мощное мускулистое тело, были видны шрамы недавних ран. Он проскользнул в постель. Ласковые руки девушки тесно сомкнулись на его шее. Они слились в страстном поцелуе. Руки его умело принялись играть на этом великолепном инструменте, каким было тело этой восхитительной девушки. Это была опьяняющая радость — чувствовать, как оно дрожит, подчиняется ему.

Он Многому хотел и мог научить ее в любви, она была создана для него. Он чувствовал, что если однажды в самой повседневной жизни что-нибудь противопоставит их друг другу, а этого не удается избежать никаким супружеским парам, то достаточно будет им воссоединиться в постели, чтобы не только тела, но и души слились вновь.

Когда с бесконечной ласковой осторожностью он проник в ее нежную пылающую плоть, она испустила крик, заглушенный его поцелуем, мгновенье остался в ней, приподнявшись на руках, вглядываясь в ее широко открытые глаза. Глаза ее блестели.

Тихо он спросил:

— Я тебе сделал больно?

Она улыбнулась, сверкая белыми зубами:

— Я счастлива. Я люблю тебя.

— Суженая моя. Обожаемая Жюдит.

Он снова возлег на нее, обхватил ее, слился с ней. Начался медленный танец любви этих тесно сплетенных тел. Трудно было сомневаться в том, что она не была ему предназначена с незабываемых времен. Она поистине его половина. Половина этого божественного целого. Это было истинной, настоящей любовью.

Пылающее солнце наслаждения взорвалось в них обоих в одну и ту же секунду.

Три дня спустя в часовне Богородицы собора Святого Людовика Жиль де Турнемин взял в жены Жюдит де Сен-Мелэн. Церемония состоялась без всякого блеска. Было восемь часов вечера.

Лишь несколько свечей освещали темную церковь, присутствовали лишь двое свидетелей: мадемуазель Маргарита Маржон, восхитительная в своем шелковом платье цвета «молодой блохи»« и кружевной шляпке с перьями, а также барон Ульрих-Август фон Винклерид зу Винклерид в своем парадном мундире. А что до публики, то она была немногочисленна. Она состояла из Понго, Николауса, Берты, ревматического садовника, друга Понго, прислужника собора, следившего, чтобы свечи слишком долго не горели, и из нищего, прослышавшего о венчании и работавшего в сверхурочное время. Напрасно старались уведомить об этом Барраса. Он куда-то исчез.

Однако лица обоих венчающихся были такими же счастливыми и лучезарными, как если бы венчание происходило в часовне замка в присутствии всего королевского двора. Они даже были намного счастливее, поскольку в спокойствии этого свода они были избавлены от всякого зла, .от всякого ревнивого чувства. С ними была лишь дружба.

Одетая в платье из белого муслина с легкой вышивкой серебром, которое отыскала добрейшая мадемуазель Маржон, с особым наслаждением исполнявшая роль приемной матери, у госпожи Этофф, превосходной парижской портнихи, Жюдит была прекрасна, как ангел, как весна.

Это необъяснимо, но она воспротивилась, чтобы предупредили ее парижскую тетку. Также она отвергла и флердоранж в волосы и в букет. Это было сделано с некоторым смущением и вызвало улыбку у мадемуазель Маржон. Бледная роза была приколота к вуали, сдерживающей поток рыжих волос. Такая же роза украшала ее корсаж, и такие же розы она держала в руке. Она была так прекрасна, что очарованный Жиль не мог оторвать от нее глаз.

Их счастье было столь очевидно, что старый священник, пришедший к ним, поддерживаемый двумя апатичными служками, не смог удержать улыбки при виде такой чудесной пары. Оба служки также раскрыли рты при виде прекрасной невесты, и необходимо было энергично подтолкнуть их, чтобы напомнить об их обязанностях.

Как во сне Жиль взял руку Жюдит и вслед за священником громко повторил слова клятвы:

— Я, Жиль, я беру тебя, Жюдит, в законные супруги. Я буду охранять тебя в моем доме, любить тебя в радостях и горестях, пока смерть не разлучит нас.

Затем раздался уверенный и ясный голос Жюдит:

— Я, Жюдит, я беру тебя. Жиль, в свои повелители и законные супруги. Я буду пребывать в твоем доме, любить тебя, повиноваться тебе в радостях и горестях, пока смерть не разлучит нас.

Молодой супруг надел ей на руку золотое кольцо, затем Жюдит надела ему такое же. Священник благословил их, соединяя на всю жизнь.