— Я не хотел тебя смущать, — словно прочитал мои мысли Кирилл. — Я помню, что ты говорила про рестораны. Но отказать себе в небольшом вечере не смог.

— И все равно джинсы не в тему, — улыбнулась я.

— Не вижу никакой проблемы. Раздеть тебя недолго, — заметил Воронцов, вызвав мою улыбку. Ну да, если одежда не подходит ситуации, то почему бы ее и вовсе не снять?

Впрочем, чуть позже даже неподходящий вид перестал меня волновать. Кирилл был необычайно любезен и галантен, ухаживал за мной так, будто мы находились не в его доме, а светском приеме. Я не могла на него насмотреться — не отводила глаз от лица, освещаемого лишь светом изящных свечей.

Меня не покидало чувства уюта и комфорта, и это казалось правильным. Меня совершенно не заботила стремительность развития наших отношений. Наоборот, я не могла даже представить другого варианта — происходящее было… естественным. Не хотелось окунаться в омут с головой, но я уже сделала это. Уже позволила себе видеть в Кирилле кого — то большего, чем просто понравившегося мне мужчину. Отстраняться, леденеть и превращаться в скромную недотрогу было поздно — возможно, я совершила ошибку, доверчиво открывшись Воронцову и пуская его в свою душу.

Но сейчас, любуясь таинственной улыбкой, светло — серыми глазами, в которых отражалось пламя свечей, чуть резкими чертами лица, я отчетливо понимала, что влюбилась, как девчонка. Казалось бы, почему? Ведь с самого начала моей работы в «Немезисе» Воронцов не давал мне повода. Но разве когда — то нужен был повод, чтобы полюбить?

И если сначала характер Кирилла и его поведение меня совершенно не прельщали, если я видела в нем лишь успешного юриста и работодателя, то затем, каким — то неведомым образом, он пробудил во мне интерес. Пусть я зарекалась не наступать на те же грабли, еще чувствуя боль во лбу от ударившего черенка. Но эти грабли были другими, хотя и невероятно похожими.

Воронцов умело очаровывал. Представая передо мной совершенно в ином образе, с обнаженной душой, он все больше притягивал меня к себе. Думать о том, что будет в понедельник, в мой последний день работы, не хотелось. Сейчас был важен лишь этот момент. Это было ошибкой, но сопротивляться себе я не могла. Слишком привыкла доверять, не боясь быть преданной, обманутой, отвергнутой.

— Кира, — Кирилл поднялся с кресла и медленно, с завораживающей грацией приблизился ко мне. Пальцы нежно погладили шею, плечо, ключицу, пробежались по коже, едва прикасаясь, порхая словно бабочки крыльями. — Ты появилась в моей жизни слишком неожиданно. За несколько дней, сама того не осознавая, разрушила все, что я строил годами.

Подняла глаза на Воронцова, глядя на него снизу вверх.

— Я хотел избавиться от тебя. Уничтожить до того, пока ты не уничтожишь меня. Но не успел, — он подал мне руку и мягким рывком поднял меня на ноги. — Теперь же я не могу насытиться тобой. Я нуждаюсь в тех чувствах, что ты пробуждаешь во мне. Хочу ощущать твою любовь снова и снова.

А я ведь не говорила, что люблю его… зачем? Ведь и так показала ее, заставила почувствовать, принять ее.

— Я совершил непоправимую ошибку, рассказав тебе об этом. Я не привык быть слабым и уязвимым. Но добровольно отказаться от тебя не смогу. И если ты меня предашь… — он многозначительно замолчал.

— Я все понимаю, — тихо прошептала я и прижалась губами к его, напряженно сжатым. Как никто иной, я понимала его страх. Чувствовала те преграды, которые ему приходилось преодолевать, чтобы говорить со мной, признавать то, от чего он настойчиво закрывался.

Мой поцелуй заставил его очнуться, отбросить в сторону все опасения и угрозы…

И в этот раз все оказалось совершенно по — другому. Сейчас Кирилл дарил мне себя, лаская, целуя так, будто в последний раз. Словно показывал то, что он готов мне дать, если я не обману. Он искушал. Искушал жаром губ, скользящих по моей шее; обжигающим теплом рук, раздевающих меня; потемневшим серебром глаз, смотрящих на меня с умопомрачительной смесью вожделения, обожания и любви; нарочитой медлительностью, дразнящей и распаляющей.

Теперь я понимала, что все это время Воронцов сдерживал себя, боялся испугать той гаммой чувств и эмоций, что девятым валом накрыла нас. Он расплачивался со мной за первую ночь, доказывая, что не только я готова подарить всю себя, забыв о собственных желаниях и прихотях. Обещал любить, обещал без слов, ставших лишними и ненужными.

Не заметила, как мы оказались в спальне — кажется, лишь мгновение назад я стояла в гостиной под внимательным взглядом Кирилла, полностью обнаженная, укрытая лишь водопадом волос. Теперь же подавалась вперед в попытке прижаться к мужскому телу, почувствовать его тепло и силу. Но раз за разом мне отказывали, мягко нажимая на плечи, заставляя опуститься спиной на кровать. Со мной играли, умело доводя до грани, но не позволяя перейти ее.

Он изучал мое тело, срывая с губ стоны, будто наслаждаясь ими. Сводил меня с ума и как будто заранее знал, как прикоснуться ко мне, чтобы задеть самые чувствительные точки. Я выгибалась ему навстречу и вцеплялась в плечи, когда его губы ласкали грудь. И в эти моменты он будто специально останавливался и заставлял меня говорить.

— Как тебе больше нравится? — искушал Кирилл и будто в насмешку дарил новый поцелуй, едва задевая обжигающе горячими губами кожу. — Так? — и прикусывал горошинку соска. — Или так? — ласкал его языком несколько томительных мгновений и отстранялся, желая услышат ответ. А я… я притягивала его к себе, бессвязно бормоча что-то. Он ведь и так прекрасно знал, как мне нравится, но эта сладкая пытка доставляла ему удовольствие.

Он дарил мне тепло, в котором я растворялась без остатка, но не позволял гореть.

— Маленькая моя, ты сводишь меня с ума, — словно сквозь толщу воды доносился до меня его голос. — Я не могу оторваться от тебя, — шептал он, в промежутках между словами невероятно нежно целуя в шею. — Нежная… — поцелуй, — чувственная… — язык скользнул по жилке, — моя…

Вслушиваться в его речь необходимости не было — она казалось такой правильной, верной, подходящей и дополняющей его ласки. От той нежности, которой был пропитан голос, кружилась голова. Я не верила… не могла поверить, что ледяной, строгий и властный Воронцов может быть столь мягким и любящим.

— Я представлял, как буду ласкать тебя, — продолжал завораживать меня Кирилл, — но реальность оказалась гораздо приятнее. Назови меня по имени… оно создано для твоих губ, — просил он