— Правда, тогда эти господа еще не были высшими чинами СС, — неосторожно заметил Геринг. Продемонстрировав таким образом свою нелюбовь к организации СС и ее вожаку Гиммлеру, он забыл, что перед ним тоже стоит офицер СС.

— Это еще ни о чем не говорит, — болезненно воспринял его слова оберштурмфюрер.

— Вы правы, в рядах СС оказалось немало истинных патриотов Германии, которые никогда не забывали о таком понятии, как честь аристократа и честь офицера. Но если помнить, что у Августа Вильгельма столь высокий чин СС, то почему бы не допустить, что он согласится вмешаться в мою судьбу? Разве его приказа не было бы достаточно, чтобы освободить меня?

— Для меня — вполне достаточно, но для оберштурмбаннфюрера Франка, который лично арестовывал вас, — нет. И потом, я ведь понятия не имею, где его разыскивать. Скорее всего, он находится сейчас где-то в Пруссии, где расположены его имения. Если только не переметнулся к англичанам, которые уже успели доставить его в Лондон в качестве гостя королевской семьи, с которой он породнен.

Начало мая 1945 года. Германия.

Баварские Альпы.

Замок Шварцбург в окрестностях Берхтесгадена.

Записку Геринга генерал Коллер получил лишь тридцатого апреля под вечер и тотчас же связался со штабом авиаполка, в котором служил майор Эрих Хартманн. Ему повезло: Хартманна нашли довольно быстро. Англо-американские войска уже были рядом с аэродромом. Все офицеры полка готовились к эвакуации, значительная часть технического персонала и аэродромной охраны даже успела разбежаться, однако майор-ас помнил о своем обещании попытаться спасти Геринга, поэтому все еще оставался в офицерской казарме, дожидаясь звонка генерала.

— Как там у вас дела, майор? — поинтересовался Коллер, как только Хартманн подошел к телефону.

— Отвоевались мы, господин генерал-майор. В строю — шесть самолетов. И почти все повреждены. В том числе и мой. К тому же американцы уже рядом. Есть ли какие-либо сведения от Геринга?

— Именно поэтому и звоню. Только что мне доставили записку. Геринга и остальных заключенных перевезли в замок Шварцбург.

— Остальные заключенные меня не интересуют, — отрубил Хартманн. — Где находится этот замок?

— Недалеко от Берхтесгадена. Мои люди проведут вас. Сколько бойцов вы сможете собрать в своем отряде?

— Думаю, человек семьдесят.

— Усаживайте их на машины и направляйтесь сюда. По пути пополняйте отряд любыми военнослужащими, ссылаясь при этом на мой приказ, приказ Геринга, фюрера, кого угодно. Кто в этой суматохе станет выяснять и разбираться?

— Сложнее всего будет с транспортом.

— В крайнем случае пробирайтесь пешком. Каких-нибудь двадцать километров для солдата не расстояние.

— Если он пехотинец, — заметил Хартманн. — Однако не будем терять времени. Иду на взлет.

Это его «иду на взлет» Коллер очень часто вспоминал в течение всего первого мая, в течение которого отряд Хартманна так и не появился. Тем временем ситуация все больше осложнялась. Утром генерал позвонил оберштурмбаннфюреру Франку и поинтересовался, поступали ли какие-либо указания относительно рейхсмаршала Геринга. Франк выдержал длительную паузу, прежде чем соизволил изречь:

— Поступали. Одно из них только что.

— От фюрера?

— От фюрера уже вряд ли поступят какие-либо указания по этому поводу.

— Потому что фюрер погиб? Покончил с собой? Его убили? — нервно зачастил Коллер.

— Пока не ясно. Понятно только одно: на связь с войсками он уже не выходит. Всем и всеми командует Борман.

— И какие же указания поступили от Бормана?

— Только из уважения к вам, генерал, могу сообщить, что он потребовал сделать все возможное, дабы «апрельские изменники» во главе с Герингом не смогли избежать заслуженного возмездия[95].

— Однако в его распоряжении не было прямого указания о казни, разве не так?

— Слова «казнить» не прозвучало, однако и так понятно, что речь идет только о смертной казни. Как еще можно наказывать в военное время изменников?

— Вы помните наш разговор, оберштурмбаннфюрер?

— Помню. Но у меня есть приказ.

— …Который поступил не от фюрера и не от Гиммлера. Борман же не является вашим прямым военным начальником, — все еще не терял надежды убедить его генерал Коллер, продолжая бороться за жизнь главкома ВВС.

— И потом, время казни тоже ведь указано не было.

Выбор времени и способа казни оставался за руководителем местного гестапо.

— Не указано, верно. Однако в любом случае освободить рейхсмаршала я не могу.

— Зато можете потянуть время, чтобы замок смогли захватить американцы.

— При приближении американцев все заключенные должны быть уничтожены. Такой приказ я, получил еще в тот день, когда переводил Геринга в Шварцбург.

— Понятно, вы не имеете права отдавать столь ценных «языков» в руки врага. А если бы его освободили наши солдаты? Чтобы затем укрыть Геринга где-то в горах. Он мог бы пригодиться нам для переговоров с англо-американцами. Борману русские все равно уже не дадут вырваться из Берлина и даже из бункера. И потом, военные захотят говорить с кем-то из наших фельдмаршалов, в подчинении которых находятся войска и которым подчинятся фронтовые генералы. Так что вряд ли они пойдут на переговоры с Борманом.

— Мне трудно понять, что вы имеете в виду, когда твердите об освобождении Геринга нашими солдатами, генерал, — неожиданно отчеканил Франк и, не вдаваясь в полемику относительно возможностей Бормана, положил трубку.

А еще через, какое-то время в кабинет Геринга, в котором восседал теперь Коллер, вбежал его адъютант, лейтенант Мерке.

— Включите радиоприемник, господин генерал, там повторяют сообщение! Фюрер мертв! Он уже мертв!

Генерал мгновенно включил радио и услышал предупреждение о том, что сейчас будет передано важное сообщение. И после незначительной, но очень тягостной паузы оно действительно прозвучало: «Из главной ставки Гитлера сообщают, — объявил диктор срывающимся от волнения голосом, — что наш фюрер Адольф Гитлер сегодня после полудня, на своем командном пункте в имперской канцелярии, борясь до последнего вздоха с большевизмом, пал за Германию»[96]…