В Гренобле Анна разделяла номер в гостинице со своей бостонской подругой, Мередит Стенли, дочерью банкира, который находился в деловых отношениях с Чезаре, и большой поклонницей Фиделя Кастро. У Мередит была связь с одним радикальным профессором из Гарварда. Она хотела выглядеть большой интеллектуалкой, но скорее выглядела сексуально озабоченной особой. Она жаловалась, что американцы тратят на упаковку своей продукции больше, чем индейцы на прокорм, но при этом двигалась, раскачивая бедрами, как Мэй Вест, и словно бы приглашая каждого встречного в свою постель. Она кстати и некстати цитировала Герберта Маркузе и в то же время хранила в своей необыкновенной памяти сведения обо всех светских браках Европы и Америки. Она была знакома со Станисом и знала о нем и о его семье многое. Семья была знатной, старинной и знаменитой, но с незначительным состоянием. У них имелись земли в Нормандии, которые приносили скромный доход, и пара замков на Луаре, которые этот доход пожирали. Немалая коллекция драгоценностей матери, вследствие постоянно растущих запросов семьи, тоже довольно быстро таяла. Станис, неотразимый сердцеед, прожигал в Гренобле остатки состояния семьи Ларошфуко.

— Вчера вечером он за мной волочился вовсю, — рассказывала Анна. — Утром наполнил мне дом цветами. Говорит, что влюблен. — Она была во власти легкого возбуждения и загадочно улыбалась фарфоровой чашке с кофе, которую подносила к губам.

— Кажется, он влюблен в успех, — сообщила ей Мередит, чья выступающая грудь готова была вывалиться из белой блузки. — Он таким рожден. Это записано в его генетическом коде. Ты же скорее… — добавила она намекающим тоном.

— Мне он кажется симпатичным, остроумным, — согласилась Анна, продолжая забавляться с дымящейся чашкой. — Но, в общем-то, я не знаю…

Анне исполнилось уже девятнадцать, но ей казалось, что любовь и страсть выдумали поэты или богатые бездельники, чтобы убежать от скуки. В воздыхателях у нее не было недостатка, но сама она еще ни разу не была влюблена всерьез. Юноши, которые ухаживали за ней, не вызывали у нее никаких особенно волнующих чувств. Иногда ей казалось, что в ней что-то устроено не так. И тут появился этот Станис со своими фантастическими предками и славой сердцееда, который, по крайней мере, ее заинтересовал.

Мередит лукаво улыбнулась ей, почувствовав это.

— Твоя невинность в опасности, — съязвила она.

Анна покраснела. Она всегда приходила в замешательство, когда касались этой темы. Она была из тех редких девятнадцатилетних в своей среде, которая разочаровала бы новомодных аналитиков, провозвестников сексуальной революции. Ее не одолевали никакие искушения, а мысль, что какой-то мужчина может овладеть ею, приводила девушку в ужас.

Мередит, которая занималась психоанализом, как спортом, попыталась просветить ее относительно Электры, Эдипа, всякого рода комплексов и подсознания, но Анна слушала ее как-то невнимательно, вполуха.

— Ты по уши влюблена, или я ошибаюсь? — спросила Мередит, по-своему оценив эту задумчивую отрешенность подруги.

— Что? — вздрогнула она. — Нет, я так не считаю.

— Но ты могла бы сделать хорошую партию, — подмигнула ей Мередит.

В тот вечер, когда Станис отвозил ее домой на машине, она позволила себя поцеловать. Это был первый поцелуй в ее жизни, и хотя не зажглись новые звезды на небе и не заиграли золотые арфы, тем не менее это оказалось не такой уж неприятной вещью. Возможно, она и была уже на верном пути, но через некоторое время Станис забыл о деликатности и сдержанности и начал к ней настойчиво приставать. Вплоть до того эпизода с хлыстиком.

Выйдя замуж за Станиса, Анна вошла бы в самый избранный аристократический круг. И она уже входила. Они присутствовали на бракосочетании Паолы Руффо из Калабрии и Альберта Бельгийского в Брюсселе, в декабре были приглашены на свадьбу шаха в Тегеран. Все это льстило самолюбию Чезаре Больдрани, хоть он и не питал особой симпатии к «набитым спесью французам, которые считают себя пупом земли». Знатный, это правда, Ларошфуко был знатен, но разве в его жилах и в жилах его дочери не текла кровь графов Казати из Караваджо? Внучка Анджело Больдрани и Эльвиры Коломбо ушла уже далеко вперед по дороге, ведущей к успеху, и Мария, ее мать, была счастлива этим.

Все это приходилось принимать во внимание, и Анна, переодевшись после верховой езды, постучалась в комнату жениха, которого так оскорбила.

— Прости меня, если можешь, — смиренно сказала она ему.

— Ну конечно, прощаю, — ответил он, улыбаясь любезно, но в голосе его была настороженность.

— Ты меня не совсем правильно понял. Это не то, что я хотела сказать, Станис, — поправилась она. — Прости, но мне кажется, что я не испытываю физического влечения к тебе. И думаю, что не испытываю его ни к одному мужчине.

Говоря так, она невольно солгала. Шесть лет назад, почти еще подростком, она испытала сладкую дрожь там, на корте, при виде незнакомца с нежными темными глазами. — Наверное, я не люблю тебя, — извиняющимся тоном сказала она. — Давай еще немного подумаем, прежде чем связать наши судьбы.

— Лучше хорошая дружба, чем плохая страсть, — усмехнулся Станис, принимая этот удар как истый джентльмен. Он был человеком, который играет по-крупному, но умеет и проигрывать.

— Ты будешь одним из самых прекрасных воспоминаний в моей жизни. — Это были последние слова Анны человеку, за которого она должна была выйти замуж, едва ей исполнится двадцать лет.

В тот же день Анна Больдрани покинула замок на Луаре и улетела в Бразилию. Она хотела побыть немного с Джулио и Немезио, которые никогда не задавали нескромных вопросов и с которыми ей всегда было легко. Гораздо труднее в этот момент было бы предстать перед матерью и отцом, которые, конечно же, потребуют объяснений.

Самолет ДС-6 компании «Алиталия» рейсом из Рио-де-Жанейро, сделав широкий полукруг, начал снижаться и десять минут спустя мягко приземлился на посадочной полосе аэропорта Эспарго на островах Зеленого Мыса вдали от африканских берегов. Пассажиры дружно зааплодировали.

— Все о'кей? — заботливо спросил второй пилот, появившийся из пилотской кабины. Это был невысокий смуглый парень с круглым добродушным лицом.

Анна отстегнула привязной ремень и подняла на него свои блестящие зеленые глаза.

— Маневр превосходный, — похвалила она. Самолет, подрагивая, продолжал катить по асфальту.

— Я возвращаюсь на свое место, — сказал пилот, совершив этот акт вежливости. — Увидимся позднее в отеле «Атлантика» вместе с командиром.

Немногие пассажиры первого класса с удивлением восприняли этот неожиданный обмен любезностями.

Возвращаясь из Бразилии в Европу, Анна всякий раз с детской радостью ждала промежуточной посадки на острове Сале, единственном месте на земле, где ее считали человеческим существом, а не мешком с деньгами, на который глядят то с восхищением, то с завистью. Тут было ее дикое убежище, ее Момпрачем, ее «Остров сокровищ». Она всегда останавливалась здесь на несколько дней по пути из Рио в Италию.