— Судя по всему, у нас нет выбора, — сказал он. Полицейские прекрасно поняли его и вышли. Шедуэлл обратился к совету.

— Мы хотим, чтобы ты ушел, — повторил Мессимериз.

— Это ваше последнее слово?

— Именно, — сказал старик.

Шедуэлл кивнул. Секунды шли, а никто не пошевелился. Затем дверь открылась, и вернулись вооруженные полицейские. Они привели с собой еще четырех бойцов элитного отряда. Сейчас здесь была полная шестерка стрелков.

— Я прошу вас в последний раз, — произнес Шедуэлл, пока отряд выстраивался по бокам от него, — не стоит сопротивляться.

Члены совета казались скорее ошеломленными, чем испуганными. Они прожили жизнь в мире чудес, но изумила их лишь наглость, с которой они столкнулись сейчас. Даже когда стрелки подняли оружие, никто не произнес ни слова протеста. Только Мессимериз спросил:

— Кто такой Шедуэлл?

— Мой знакомый торговец, — ответил ему человек в красивом пиджаке. — Но он давно умер и забыт.

— Нет, — возразил Мессимериз. — Шедуэлл это ты.

— Называйте меня, как вам угодно, — пожал плечами пророк. — Только склоните передо мной головы. Склоните головы, и я все прощу.

Никто не двинулся. Шедуэлл повернулся к бойцу слева и забрал у него пистолет. Он нацелил его Мессимеризу в сердце. Их разделяло не более четырех ярдов, даже слепой не промахнулся бы с такого расстояния.

— Я повторяю еще раз: склоните головы!

Наконец-то несколько участников собрания поняли серьезность положения и сделали так, как он требовал. Однако большинство стояли на своем, не желая подчиниться из гордости, глупости или простого недоверия.

Шедуэлл понимал, что только он сможет переломить ситуацию. Либо он сейчас спускает курок и завоевывает себе мир, либо он покидает зал аукциона и никогда больше не возвращается сюда. В этот миг он вспомнил, как стоял на вершине холма, а под ним расстилалась Фуга. Это воспоминание качнуло чашу весов. Он выстрелил в старика.

Пуля пробила грудь Мессимеризу, но крови не было, он не упал. Шедуэлл выстрелил еще раз, потом еще. Каждый выстрел попадал в цель, но старик все равно не падал.

Коммивояжер ощутил, как волна паники пробежала по отряду стрелков. Один и тот же вопрос готов был сорваться с губ: почему старик не умирает?

Шедуэлл выстрелил в четвертый раз. Когда пуля вошла в тело, жертва сделала шаг навстречу своему палачу. Старик поднял руку, надвигаясь на Шедуэлла, как будто хотел вырвать у него дымящийся пистолет.

Этого движения оказалось достаточно, чтобы один из шести стрелков лишился самообладания. Истерически завизжав, он открыл стрельбу по толпе. Его истерия мгновенно передалась всем остальным. Они принялись палить, опустошая обоймы, лишь бы закрыть глядевшие на них обвиняющие глаза. Через несколько секунд комната наполнилась дымом и грохотом.

Сквозь завесу дыма Шедуэлл увидел, как старик, в которого он выстрелил первым, завершил начатое движение, отдав ему честь. После чего упал замертво. С его смертью выстрелы не затихли. Несколько членов совета опустились на колени, склонив головы, как того требовал Шедуэлл, другие пытались забиться в углы комнаты. Но большинство упали мертвыми там, где стояли.

Затем стрельба прекратилась так же внезапно, как началась.

Шедуэлл отбросил пистолет в сторону и — хотя он не переносил вида крови — заставил себя оглядеть разгромленную комнату. Он чувствовал: тот, кто намерен стать богом, не имеет права отворачиваться. Сознательное нежелание видеть правду — это человеческое качество, а Шедуэлл собирался покончить с этим состоянием.

Он осмотрел поле боя и нашел это зрелище не таким уж непереносимым. Он смотрел на трупы как на груды мяса и костей, чем они, в сущности, и являлись.

Однако когда Шедуэлл повернулся к двери, кое-что все-таки заставило его вздрогнуть. Это было воспоминание о последнем жесте Мессимериза; как он шагнул вперед, протягивая руку. Шедуэлл до сих пор не понимал, что означал тот жест. Старик словно требовал платы. Шедуэлл старался отыскать иное объяснение, но не смог.

Он, бывший некогда торговцем, наконец-то стал покупателем, и предсмертный жест Мессимериза был призван напомнить ему об этом.

Нужно ускорить кампанию. Подчинить оппозицию и как можно быстрее добраться до Вихря. Когда Шедуэлл отдернет облачную завесу, он станет богом. А боги неподвластны требованиям кредиторов, живых или мертвых.

1

Кэл и Сюзанна шли быстро, насколько им позволяло любопытство. Несмотря на срочность дела, очень многое по пути замедляло их ход. Мир вокруг был таким изобильным, его формы были так четко вырезаны, что от них с трудом удавалось отвести взор. В итоге они сдались и принялись рассматривать эту землю. Любые виды удивительной флоры и фауны имели аналоги в Королевстве чокнутых, но каждый из них, от булыжника до зверя и все, что было между ними, преобразила магия.

Существа, встречавшиеся им по пути, отдаленно напоминали лисиц, зайцев или кошек, но только отдаленно. Помимо прочих отличий главным в них было совершенное отсутствие страха. Они не бежали от пришельцев, а лишь смотрели им вслед, буднично признавая их существование, а затем возвращались к своим делам.

Все походило на рай — или на дурманящий сон о нем, — пока звук настраиваемого радио не разрушил иллюзию. Обрывки музыки и голосов, перемежаемые свистом и помехами, сопровождались радостными возгласами, доносившимися из-за небольшой рощи серебристых берез. Радостные возгласы, однако, быстро сменились криками и угрозами. Они делались все громче по мере того, как Сюзанна и Кэл пробирались между деревьями.

По другую сторону рощи оказался луг, поросший высокой сухой травой. А на лугу три юнца. Один из них балансировал на веревке, натянутой между двумя столбами, и глядел на двух других, затеявших драку. Источник их разногласий был очевиден: радиоприемник. Паренек пониже, чьи удивительно светлые волосы казались белыми, защищал свою собственность от нападок юноши покрупнее без особенного успеха. Обидчик выхватил радио из рук блондина и швырнул на луг. Приемник ударился об одну из изъеденных временем статуй, стоявших по пояс в высокой траве, и песенка внезапно оборвалась. Хозяин радио бросился на обидчика, визжа от ярости.

— Скотина! Ты же его сломал! Ты, черт возьми, сломал его!

— Это дерьмо сделано чокнутыми, де Боно, — ответил его противник, с легкостью отбивая удары. — Нечего тебе мараться о такую дрянь. Разве мама тебе не объясняла?

— Но это моя вещь! — закричал в ответ де Боно и отправился подбирать свою вещь. — И нечего лапать ее!

— Господи, ты хоть понимаешь, насколько ты жалок?