– А где же Виктор столько семени чужого берет? – полюбопытствовал Макар, утирая лицо полотенцем.

Нелепый, на первый взгляд, вопрос Макара вырвал Владимира и густого тумана чувственных переживаний, услужливо подкинутых крепкой памятью.

– Семя суккубы ему поставляют. Они пролазят в божий мир, там и доят… Паче всего стараются у красавцев брать, чтобы породу не портить. Хотя, у меня и так все девочки вон, какие лепые получаются. Вы же видели. Хоть сейчас любую на смотрины во дворец.

– Погодь, как так, доят? – Глаза Макара расширились от удивления. – Как коров?

– Макар, не спрашивай ты лишнего. Меня за мои «откровения» и так Виктор по головке не погладит. Не должОн я вам все это сказывать. Я и сам в такие тонкости не лезу. Уж скоко раз по носу за любопытство греховное получал. Сказано: доят, значит, доят. Может устами бесовскими, может телами, а может, приспособы какие для сей надобности придуманы…

– Ладно, Петрович, показывай экземпляры со второй полки, – перебил его Владимир.

Горохов потянул кадку, находящуюся ниже. Откинул полотенце. Во втором образце объем квашни уменьшился – казалось, она немного усохла и покрылась заветренной коркой. Зато теперь здесь появилось много овальных комочков, напоминающих по виду то ли яйца с прозрачной, слюдяной скорлупой, то ли личинки крупных гусениц. В середине каждого яйца что-то розовело и пульсировало маленьким красным пятном. Сквозь тонкие стенки светился живой зародыш. От каждого яйца тянулся красный жгут, напоминающий пуповину младенца, и этот жгут утопал в серой квашне. Объем квашни уменьшался прямо на глазах. Прозрачные яйца (а их было около десятка) впитали большую часть полезной субстанции. По красным пуповинам шло постоянное движение – зародыши сосали «материнскую среду».

– Вон, какие прожорливые. Отменные яйца. Они сейчас все это слопают, затвердеют и день в тепле должны отлежаться перед вылупкой.

Горохов накрыл и эту кадку и полез на полку № 3.

– Вот, а тут они доходят.

Он откинул белую тряпку с третей кадушки. Прямо под тряпицей находилось два слоя ваты и толстый войлочный круг. Серой субстанции почти не было. На дне красовался десяток яиц, похожих на куриные, но только намного крупнее. Скорлупа отливала легкой голубизной, кроме того, вокруг каждого яйца шло небольшое, похожее на ореол, синеватое свечение.

Пальцы Горохова с отеческой нежностью погладили поверхность голубых яиц.

– Вон, каки крупные, словно на подбор, – с придыханием протянул он. Глаза его лучились радостью. – Зельные яйца и светятся добро, ровненько, без темных пятен.

Налюбовавшись на голубые яйца, Горохов накрыл и эту кадку и полез на следующую полку.

– Охо-хо, прежде чем я открою 4-й образец, Макар, я попрошу, достань мне из шкафа вон ту белую банку. Там у меня прикорм.

Макар принес белую керамическую банку. Федор Петрович открыл крышку – пахнуло какой-то кашей и чем-то кисломолочным. Он откинул белую тряпицу, и глазам друзей предстала следующая картина: голубые яйца полопались, дно кадки было усеяно осколками скорлупы. Прямо по скорлупе ползали склизкие розовые гусеницы… Из мягких продолговатых туловищ выступали зачаточные, крохотные отростки, напоминающие человеческие ручки и ножки с пальчиками. Круглые, лысые головы почти не держались на толстеньких телах, и мало, чем напоминали человеческие головы. Вместо глаз и носов виднелись едва заметные точки, более развитыми казались лишь ротовые отверстия, которые ловили воздух, с трудом раскрывая, забитые тягучей слизью, красноватые губы.

– Вот, уже кушать хотят, вон как выи тянут… Да, мои красавицы? Сейчас, сейчас, тятя даст вам покушать, – он зачерпнул ложкой содержимое банки и плюхнул белую массу прямо на дно кадушки. – Это смесь овсянки со сметаной, – пояснил он двум ошалевшим приятелям.

Владимира снова затошнило. Прожорливые личинки скользнули к рыхлой овсяной кучке и, встав кружком, словно розовые поросята, прямо на четвереньках, принялись с жадностью поглощать кашу. Послышалось легкое похрюкивание и урчание голодных животов.

– Вы обождите малость. Я закину кашки и остальным дитяткам. – Горохов проворно открывал каждую из кадок, стоящих на полке и закидывал туда по ложке овсянки со сметаной. Из кадок доносилось довольное чавканье.

– Да… Петрович, ну и работенка у тебя! Как же поспеть всех этих «нежитей» накормить?

– Ничего, я уже привык. За работой как-то веселее. И потом мне Акулина помогает и Марфа – две работницы у меня. А еще три работника.

– А эти работники и работницы они кто? Тоже «нежити»?

– Честно, я и сам не знаю. А они не сказывают. Виктор выдал мне их для помощи. Ужо, почитай, как третий век со мной живут… Но не мрут же, как фантомы. Я много раз пытал, расспрашивал то того, то другого, и Акулину с Марфой – молчат, как заговоренные. Говорят: не велено. Мол, слуги мы твои, и всё на этом. Я Акулину и сечь пытался и сожительствовать, как с бабой. Так и не понял: нормальная она душа или «нежить»? Розги стерпела, сжав зубы, а в постели вела себя так незатейно, что я более не стал к ней и подступать. И Марфа мало чем отличалась от Акулины. Так-то вот. По хозяйству помогают – и ладно…

Он отодвинул в сторону стремянку. Остальные полки находились на уровне глаз.

– Сейчас я покажу вам пятые образцы. Только покличу работников. Здесь без них мне одному не справиться.

Горохов подошел к столу, заваленному книгами. Только тут приятели заметили, что прямо из стены торчит плетеный веревочный шнур с кисточкой на конце. Хозяин дернул три раза за шнурок. В глубине коридора раздалось отдаленное треньканье медного колокольчика. Через минуту в комнату ввалились два работника: это были молодые мужики крепкого сложения с огромными ручищами и улыбчивыми, румяными лицами. Деревенские холщевые рубахи едва обхватывали плотные широкоплечие фигуры. Мужики сняли шерстяные шапки и поклонились в пояс.

– Ефим и Никодим, готово ли пойло?

– Марфа сказала, что готово и стынет давно, – ответил один из работников.

– Несите котел, да смотрите не разбрызгайте, как в прошлый раз.

– Да мы аккуратно, барин, – заверил другой.

Через пару минут дверь распахнулась, и молодцы, ухватив боковые ручки, внесли в лабораторию объемистый чугунок. Из-под крышки валил хлебно-овощной дух.

– Это что, Петрович, за пойло такое?

– Да варим репу, брюкву, ботву морковную, жито али полбу, короче, все, что есть съестное. Этим и кормим «подростков» из пятой и шестой полки. Я их вам сейчас покажу. Они такие прожорливые, что им едва этой порции хватает. Вдругорядь приходится вечером еще чугунок варить, наипаче для «шестых». А запамятовал! Я в пойло еще молочка обязательно добавляю. Без молочка у «нежити» кожа хуже получается – не такая крепкая, да лощеная.

Работники сняли крышку с чугунка, повалил горячий пар.

– Эх, плохо остудили. Придется обождать чуток. Не то обожгутся мои красавицы, – озабоченно проговорил хозяин. – Я хотел покормить их при вас, да ладно, позже покормлю.