– А чего ты Вова про фантомы заговорил? – удивился Макар.

– Да… Честно сказать, были у меня здесь такие, когда местных наркотиков употребил.

– Представляю… Как избавлялся? – хитро подмигнул Горохов

– Виктор помог. Вымел.

– О, это так благородно с его стороны. Делаю выводы: он к тебе благоволит, Владимир Иванович, – не без зависти отметил Горохов.

– Ну, не знаю…

– Зато я знаю! От некоторых экземпляров местные жители десятки лет не могут отвязаться, прячутся от них по болотам и пещерам – все тщетно. Был у нас один судейский: то ли в ночном кошмаре, то ли в дурмане опиумном приснились ему пять инквизиторов в церковных мантиях со щипцами, да каленым железом в руках. Верите? Он от них целый век не мог отделаться. Только из дому выйдет, как эта живописная группа «товарищей» перед ним сама собой нарисовывалась и в ласковые объятия манила. Мало тут реальных карателей, так он сам себе на голову «ментальных» соорудил. За другим – каменный идол по пятам скакал, а одна барышня придумала огромного червя. Так тот червь ее ежедневно глотал прямо с утреца, а после обеда срыгивал… Вот так!

– Вова, вы о чем друг другу рассказываете, я в толк взять не могу? – нахмурился Макар.

– Макарушка, не сердись, я тебе позже подробности поведаю.

– Ладно, пойдем вон к тем стеллажам. Я кое-что покажу. Весь, так сказать, процесс превращения исходного семени в конечный продукт – женский и мужской гомункул.

– Петрович, а скажи, чего это ты вдруг по-старому глаголить перестал? А? – въедливо и не без ехидства спросил Макар.

– Да ладно, Макарушка, чего уж там… Это я больше для важности и форсу с вами на старом языке разговаривал. А тут вижу: други вы мне скорее, нежели враги… Чего путать вас? Я за три века-то по-разному говорить научился. И даже по-французски немного и по-немецки. И новыми словами. Им Виктор меня обучает. А куда ж деваться-то? Вы уж не серчайте на меня, ежели вдругорядь и по-старому баять зачну, – Горохов задорно рассмеялся.

– Сейчас я покажу весь процесс: но только, так сказать, наглядно. Простите, други, но в точную рецептуру я не имею права никого посвящать.

– Давай уж. Рецептура твоя нам нонче без надобности. Все равно ничего не запомним. Да и не до того нам будет: мы как школяры, на занятия и наказания ходить будем, – несколько удрученно проговорил Макар.

– Смотрите! – голос Горохова звучал торжественно.

Он подошел к дальним стеллажам, где стояли кадки одинакового размера, прикрытые белыми тряпицами. Стеллажей оказалось ровно шесть, с шестью полками на каждом. Все они были пронумерованы жестяными табличками с нанесенными черным лаком, латинскими цифрами. Горохов взял деревянную стремянку и взобрался на верхнюю ступень. Красноватые руки потянулись к одной из дубовых кадок. Он ухватился за обе ручки, крякнул от натуги, кадка оказалась в Гороховских крепких объятиях. Стараясь не упасть, он потихонечку спустился вниз.

– Вот… – выдохнул он, голос трепетал от волнения. – На этой полке стоят образцы № 1. Это – пока основа или «закваска». Закладываю я ее с утра, к вечеру «опара» готова. Обычно я завожу по десять, пятнадцать таких вот опар, ибо процесс не должен останавливаться. Виктор говорит, что «фабрика» должна работать без остановки.

Натруженные руки откинули чистую ткань: потянуло влажным теплом, из кадки повалил белый пар и кисловатый запах – так пахнет перекисшее тесто.

– Вооо, я перед вашим приходом, часа за два заложил все ингредиенты, а смотрите-ка, уже потянуло, взыграло, процесс пошел, – проговорил Горохов, с нежностью разглядывая содержимое странной кадушки. – Ишь, как пучит, словно на дрожжах. Хороший замес!

Глазам любопытных друзей предстало странное на вид вещество, лежащее на дне чистой, немного распаренной дубовой кадки. Оно, действительно, напоминало сероватую хлебную квашню, только казалось живым, пузырящимся и дышащим. Складывалось такое ощущение, что под десяти дюймовой толщиной этой липкой массы идет какое-то хаотичное движение.

– Петрович, у тебя там в квашне черви, что ли, колобродят? – спросил озадаченный Макар. Его лицо выражало смесь брезгливости и любопытства.

– Скажешь тоже, черви! Это фантомная «нежить» зарождается. Идет процесс накопления силы фантомной.

В кадке еще раз что-то булькнуло, крутанулось сначала по часовой стрелке, потом против, приподнялось, снова опало, из квашни взвилась толстая капля, действительно похожая на червя. В середине ее что-то лопнуло, и на зрителей уставился ярко-голубой женский глаз, обрамленный длинными, мокрыми ресницами. Глаз моргнул, опустился ниже. Прямо под ним образовался красный зубастый рот, обмазанный липким тестом. И этот самый рот смачно плюнул прямо в лицо Макару. Макар чертыхнулся и резко отпрянул.

– Ничего страшного, Макар Тимофеевич, погодь, я сейчас тебе лицо-то оботру.

Горохов поставил кадку, накрыл ее тряпкой, спрыгнул на пол и взял из шкафа чистое полотенце.

– Петрович, а эта гадость мне глаза не выжжет? – озабоченно проговорил Макар, прыгая на одной ноге, пока Горохов брал полотенце. – Что там, в состав входит? Кислоты никакой нет?

– Что ты! Какая кислота? Там травы, собранные в полнолуние, мука, маслица чуток, семя мужское, помет мышиный, харкотина вепря мшистого, жабий пот, желчь носорога и еще кое-что… Не волен я секреты выдавать. Я все четко по весам отмеряю.

– Ты, Федор Петрович, семя мужское упомянул. Свое, что ли, кладешь? – хихикнул Булкин.

– Зачем свое? – смущенно ответил Горохов. – Мне Виктор в бутылях чужое семя еженедельно поставляет.

Макар и Владимир с удивлением смотрели на Горохова.

– Я когда свое клал, то фантомы на меня начинали ликом походить. Мне жалко их бывало, когда они помирали. Потому, я отказался свое давать. Верите, поначалу при закваске мужских фантомов, получился один как две капли воды на меня похожий… Тяжко мне было от этого. Да он, гад смотрел все три дня шибко жалостливо, на меня аж уныние нашло. Я даже схоронил его отдельно, в дальнем углу сада. С тех пор так не экспериментирую. Кстати, кадки с мужскими особями у меня отдельно стоят. Вон на тех полках. Я их в два раза меньше по количеству делаю… – Горохов помолчал. – Ежели бы не приказ Виктора, я бы вообще мужские не делал. Не по душе мне это занятие. Хотя, иногда такие юноши славные получаются – худенькие, глазастые, нервные. А танцуют и поют как! Али наоборот – такие мужи высокие, да ладные – женщинам нашим нравятся. Худеньких и нежных Виктор у меня сразу забирает. А остальные у женщин в большой цене.

Услышав эти слова, Махнев густо покраснел – словно хлесткая пощечина в его душе возник образ несчастного Шафака. Не просто возник: он зримо увидел узкую спину с выступающими лопатками, мелкие ягодицы, шелковые волосы, достающие до плеч, и нервный восточный танец, окутанный газовым шлейфом. Он вспомнил легкие прикосновения тонких пальцев на щеках – эти касания напоминали крылья бабочек; он вспомнил неземной взгляд синих, затуманенных опием, глаз; он почувствовал свежее, по-детски свежее дыхание возле своего лица. Он даже ощутил щенячий запах его вьющихся волос и чистой, смуглой кожи, окуренной сандалом…