– Вам как объяснить – попроще или с учетом образования?

– Попроще, человек я не шибко увлекающийся наукой.

– Что такое аура, знаете?

– Ну, это излучение… такое сияние вокруг головы.

Горшин покосился на Матвея, в глазах его мелькнули иронические искры.

– Примерно так. Аура – энерго-информационное тело человека, собственно разум. Биологическая часть человека, его физическое тело, служит лишь для энергоподпитки ауры. Матвей мог бы управлять аурой более эффективно, имей он пси-мостик между сознанием и подсознанием и связь между энергетическим каркасом тела – сетью нервных узлов, стимулирующих организм при иглоукалывании, – и центром хара.

Как мастер айкидо Василий знал, что такое хара и каково его влияние на регуляцию сил организма, поэтому спросил о другом:

– И что это может дать?

– Выход в запределье – в самом общем смысле. Конкретно же: владеющему собой в стиле уна рес[68] станет доступно скрытое внедрение в умы окружающих, непосредственное восприятие многомерности мира. Он сможет выполнять трюки, смертельно опасные для обычного человека, освободиться от ограничений времени и пространства, черпать информацию по ментальному каналу из будущего и даже из прошлых времен. В перспективе – контроль над материей посредством воли… Приехали, – закончил Горшин будничным тоном и первым полез из машины.

Василий, открыв рот, смотрел ему вслед. Матвей похлопал напарника по плечу, на жест его – палец у виска – отрицательно качнул головой и догнал Тараса уже у входа в действующую церковь.

Это была надвратная церковь Спаса, построенная еще в конце семнадцатого века на территории Зачатьевского женского монастыря между Остоженкой и Москвой-рекой. От монастыря сохранилась только часть стен, но церковь восстановили, и в ней регулярно проводились богослужения.

Однако Горшин не повел приятелей в саму церковь, обошел ее кругом и во дворе свернул к низкой каменной постройке, напоминающей склеп, с единственной железной дверью, запертой на огромный амбарный замок. Было видно, что ходили сюда редко, а замок и вовсе выглядел столетним, но стоило Тарасу прикоснуться к нему, и он открылся сам, без ключей и отмычек.

Дверь, толщиной чуть ли не в полметра, тоже открылась сама, тихо, без скрипа и визга петель, проводник молча шагнул в темноту «склепа», и переставшие чему-либо удивляться молодые люди вынуждены были последовать за ним.

Дверь закрылась за ними автоматически, с тяжелой основательностью, отрезав дневной шум и свет, но фигура ушедшего вперед Тараса была видна в кромешной тьме хорошо: вокруг его головы и кистей рук засветилось золотистое электрическое сияние.

По узкой лестнице они спустились вниз, в подвал, открыли еще одну дверь, тоже металлическую, с заклепками, и долго спускались по другой лестнице, с каменными ступенями, с пролетами не менее полусотни метров. Когда Горшин наконец остановился, Матвей прикинул, что находятся они на двухсотметровой глубине под Москвой-рекой.

Тарас с неопределенной усмешкой красноречиво оглядел молчавших контрразведчиков, зубы его тоже излучали золотое свечение.

– За этой дверью, – он отодвинулся чуть в сторону, – расположен храм, которому около трехсот миллионов лет. Впрочем, вряд ли его можно назвать храмом.

Трехметровой высоты и такой же ширины дверь имела странный вид, будто сделана была из отливающих шелковой зеленью крыльев гигантских жуков. Во всяком случае, это был не металл, вообще какой-то неизвестный Матвею материал.

Горшин коснулся двери пальцем, весь засветился зеленым светом и прошел ее насквозь. Потом из ниоткуда – из воздуха, но не со стороны двери – раздался его насмешливый голос:

– Смелее, герои.

– Хорошо, если я сплю, – пробурчал Василий, осторожно дотрагиваясь до необычной двери, шагнул в нее и исчез. Матвей не без колебаний шагнул следом.

Они оказались на балюстраде, опоясывающей гигантский зал с бугристым, сложенным из скалистых пород потолком. Глубина зала достигала не менее ста с лишним метров, и весь он был заполнен одной колоссальной, светящейся оранжевой желтизной постройкой, аналогов которой в земном градостроительстве Матвей найти сразу не смог. Больше всего она напоминала созданный с великолепным размахом термитник, с тонкими и плавными переходами, создающими потрясающий эстетический эффект. Но главное, что бросалось в глаза и ощущалось на расстоянии, термитник был создан не человеческими руками и не для людей.

– Карамба! – прошептал Василий после пяти минут молчания. – Теперь уж точно я сплю! Кто мог это здесь построить?!

– На самом деле термиты, – обернулся Горшин, сверкнув фосфорически светящимися белками глаз. – Правда, по размерам они не уступали нашим овцам. К тому же в те времена это были разумные существа.

– Бред! – сплюнул Василий, с благоговейным трепетом разглядывая термитник.

– Под Москвой около сотни таких подземных храмов, сохраненных благодаря заранее принятым мерам, – не обратил внимания на его реплику Горшин. – Под Кремлем – самый большой и красивый и самый древний, ему около полумиллиарда лет. Строили его пчелы… я имею в виду разумных пчел. Так что Москве на самом деле гораздо больше лет, чем принято считать.

– Кто же ухаживает за таким чудом?

– Хранители.

– Значит, люди все же сюда проникают?

– Хранители – не люди или, вернее, не совсем люди. – Горшин начал терять терпение: – Ганфайтеры, нам пора. Посмотрели – и будет, хорошего понемножку.

– Значит, Успенский оказался прав? – тоже зачарованный, произнес Матвей, хотя был подготовлен к тому, что увидел.

– Не во всем, но что касается разумных существ, населяющих Землю, тут он просто провидец. А может, его посвятили Хранители, забыв взять клятву о неразглашении знаний? Идемте.

– Как же мы спустимся?

– Вниз не пойдем, хотя спуск предусмотрен. Захочешь, придешь сюда один. У меня просто нет времени любоваться этим термитником. Не отставайте.

Горшин повернул налево по балюстраде, и приятели вынуждены были оторвать взгляд от дворца, созданного разумными термитами во времена динозавров.

Зал они обходили недолго. Вскоре Горшин остановился у каменного выступа, формой напоминавшего панцирь черепахи, ткнул в него пальцем, и выступ превратился в нишу с черным треугольником входа.

Как только они вошли, вспыхнул свет, но источник его