Чердак – сколько же еще до него?! Кемаль бежал наверх, перескакивая через несколько ступенек, а в голове у него вертелось такое множество мыслей, что он сам осознавал всю их несуразность и невозможность обдумать все одновременно. Азиз во что-то ввязался, и это что-то может иметь отношение к его любовной связи с пропавшей девицей, а может – к его работе и политике. Как же трудно так бежать – я теряю форму, слишком много сижу и езжу в машине. Айше, наверно, волнуется, потому что я ничего не успел объяснить, хотя ей звонили из издательства, и это должно ее отвлечь. Все эти дамы, с их золотыми днями, сколько всего мы про них выяснили, сколько всего они скрывали… интересно, с какого боку здесь Азиз и его подружка? Если удастся все выяснить, эту историю мне ни за что не превратить в рассказ для газеты: абла меня убьет… Хорошо, что в этих домах нет никаких других лестниц, лифт он блокировал, тому, кто на чердаке, никуда не деться! Только бы успеть… зачем он выбросил телефон, что за выходки? Это не его выходки, он бы никогда… а ездить по фирмам с антеннами и лазить по чердакам?!. Что-то во всем этом неладно, как в Датском королевстве, которое непременно упомянула бы Айше… Я все выясню, точно, ведь не может же быть столько мелкого везения сразу: и выяснил, где эниште, и дверь открыли, и лифт внизу стоял…

Сколько же еще этажей, черт возьми?!

– Кто звонил? Полицейский братец? – неприязненно и властно спросила Гюльтен. На ней был длинный плащ, а голова закутана неярким платком. Азиз знал, что не на работе она всегда носила тюрбан, даже если одевалась в джинсы или спортивный костюм, хотя вовсе не была по-настоящему стыдлива и религиозна и могла прекрасно обходиться без него, когда это было нужно для дела. «Дело принципа» – говорила она.

– Он не брат, а…

– Брат жены, я знаю. Так он или не он? – делая шаг назад, в тепло подъезда, она повторила вопрос.

– Нет, – почему-то солгал Азиз, – при чем тут он? Элиф звонила.

– Покажи телефон.

– Что ты имеешь в виду? С какой стати? – возмутился Азиз.

– С такой, – презрительно глянула Гюльтен. – Я должна убедиться, что ты не врешь.

– Зачем тебе убеждаться? Что за бред?! Ты лучше объясни мне, что происходит, в конце концов! Тебя полиция ищет, ты об этом знаешь? Почему ты прячешься? – он перешел в наступление, но почему-то не чувствовал своей правоты и силы. Может, из-за того, что вынужден был идти за ней и говорить все это ей в спину? – Ты куда?

– На чердак. Пойдем, там спокойно поговорим, я там место для проводов готовила. Будем опять твои игрушки ставить.

– Почему игрушки?

– А что же? – усмехнулась Гюльтен. – У нас их все так называют. Смех один – антенны, скрытая реклама, бархатная революция! В эту ерунду только придурки вроде тебя могут верить. Чистюли-идеалисты, то плохо, это нельзя, террор – ах, никогда!

– Но Ходжа…

– Ходжа знает, что делает, – остановила его Гюльтен. Они дошли до последнего этажа, и девушка быстро и бесшумно открыла решетку, преграждающую вход на чердак. – Заходи. Здесь темновато, конечно, но ничего. Значит, говоришь, звонила жена?

– Да какое тебе дело, кто мне звонил?! – Азиз повысил голос, чего инстинктивно не делал на лестнице, возле дверей. – Пока ты мне не объяснишь…

– Я объясню. Попозже, – нехорошо поморщилась Гюльтен. – Что ты сказал полиции?

– Да ничего! Что я мог сказать, если сам ничего не понял?! Это ты… ну… Лили и Семру?

– Не совсем.

– Что ты хочешь сказать? – растерялся Азиз. – Как это «не совсем»? Говори: ты или не ты?

– Да тебе-то какая разница? – почти рассмеялась Гюльтен. – Ты же знаешь, что нас много. Ну, Лили, положим, я таблеточки дала, а остальное и без меня сделалось. А тебе бы неплохо кое-что понять. У нас предателей не бывает. И отошедших от дел на покой тоже. Только на вечный покой. Это я тебе говорю, чтоб неповадно было. А то бегаешь по всему Измиру, по телефонам названиваешь, того гляди – или хвост за тобой будет, или звонки твои засекут. Номера-то все сменили уже, подстраховались, а ты, дорогой, теперь залегаешь на дно и сидишь тихо, как испуганная мышь. Где-то год. Потом тебя найдут, и снова будешь работать. Денег ты достаточно тяпнул, на год тебе хватит. Вопросы есть?

– Что за… таблеточки? – почему-то спросил Азиз. Вопросов в голове крутилось столько, что выговорил он первый попавшийся.

– Попробовать хочешь? – насмешливо подмигнула девушка. – Не торопись, успеешь. Вот такие таблеточки, очень гуманные: лучше, чем с парома свалиться или еще куда. У нас их давно делают, производство налажено.

Она вытащила руку из кармана просторного плаща и показала Азизу маленький пузырек с белыми таблетками.

– Приятнее, чем вот это, как ты думаешь? – в другой руке у нее неожиданно оказался пистолет. Глаза успели привыкнуть к полумраку чердака, и пистолет этот Азиз видел очень отчетливо, как видел и то, что девушка легко и как-то привычно им поигрывает. Хотя держит явно умело и крепко, не отнимешь. Да и как это делается, как нужно отнимать пистолет?

Все это – игра, розыгрыш, это не может быть правдой, пронеслось в голове. Это дурной сон, я проснусь – и ничего не будет, что это: чердак, таблетки, пистолет, эта… убийца. Да, убийца! Надо же вызвать полицию – сказал кто-то правильный в голове Азиза. Она только что призналась в убийстве, значит, нужно…

– Что-то мне не нравится твое настроение, – заявила между тем Гюльтен.

Пистолет она держала спокойно и уверенно, словно это было что-то мирное и безобидное, вроде мобильного телефона или фонарика. И уже не поигрывала – направила на него. Все это Азиз отмечал отстраненно, ни на секунду не сомневаясь, что ему ничего не грозит, что это просто… ну да, шутка, игра или такая спецоперация, все это сейчас кончится и разъяснится.

– Я уже сказала, что от нас не уходят. А если уходят, то… сам понимаешь. Тебе бы не лезть, куда не следует! Занимался бы своими штучками и не вмешивался. Антенны твои, конечно, смех один, но и от них, и от журналистов польза есть. Так что Ходжа все это тоже одобряет: чтоб такие чистоплюи, как ты или журналистка эта, с нами сотрудничали. Но если вы думаете, что в любой момент можете соскочить, то в этом вы ошибаетесь. Ох, как ошибаетесь. Иди сюда.

Она сделала почти незаметное движение пистолетом, как будто указывая, куда идти, и Азиз близоруко прищурился. Чего она от него хочет? Сон никак не кончался, он не понимал половины того, что она сказала, путаница мыслей мешала сосредоточиться – а на улице гудел ветер, как-то особенно громко завывающий здесь, наверху, и больше всего хотелось оказаться дома, в своем кресле, и пусть сегодня он не посмотрит футбол, он будет ругать спутниковое телевидение, и ворчать на жену, и требовать себе то кофе, то чаю, и…

– Сюда, я сказала.

На этот раз ему удалось понять – куда.

Небольшая лесенка вела наверх, по-видимому, на крышу. В темноте не было видно, где она кончается, что там дальше – люк или дверь, и было непонятно, зачем туда идти.