Инспектор вздыхает, узнает след реакций Дианы Хантер на эту комнату, наложившийся на ее собственные. Она набирает полную грудь воздуха. Этот феномен сотрудники Свидетеля называют «глазировка», как на торте; научное сообщество полагает, что его не существует. Идентификация неизбежна, но изменение структуры личности — нет. Она не Хантер. Хантер — не Нейт. Одна жива, другая мертва, и единственная связь между ними — запись, не более живая, чем вощеный цилиндр. Она пришла сюда не случайно, у нее есть цель: выяснить правду, свершить правосудие. Только это ей и нужно, чтобы вернуть себе твердое понимание того, кто она на самом деле.

Нейт прикасается пальцами к сенсорному экрану. Каждое прямое нейральное дознание записывают камеры снаружи так же неизбежно, как изнутри, чтобы лучше понимать причины несчастных случаев и задержек. Информация становится доступна общественности, но получить к ней доступ могут не все. Как и в случае других данных с ограниченным распространением, каждый может обратиться с запросом на просмотр, но обязательно предъявить кворум избирателей, обосновавших причину запроса. Разрешение обычно выдается, кроме случаев, когда собираются откровенные зеваки. В данном случае дело еще находится в производстве, а значит, попадет в общий доступ лишь после того, как инспектор закончит расследование, хотя надзорная группа, выбранная случайным образом из граждан, которые были сочтены здравомыслящими и рациональными, может собраться, чтобы получить доступ к ее файлам, если возникнет острая необходимость. Сотрудники Свидетеля обладают определенной независимостью в работе, в полном соответствии с положением, которое в быту именуется принципом Ван Риппера: «Пусть работу делают лучшие, и не мешай им, заглядывая через плечо».

Разумеется, она могла бы просмотреть запись откуда угодно, но раз оказалась здесь, посмотрит отсюда. В том месте, где все произошло.

Не обращая внимания на физическую боль, инспектор опускается в кресло в центре комнаты. Тут же зажигается центральный монитор, а когда она закрывает глаза, воспроизведение накладывается поверх ее чувств. Инспектор смиренно вздыхает: архивная запись сохраняется в среднем качестве, и смотреть ее — как полировать зуб.

Нейт запускает воспроизведение и видит комнату с точки зрения Свидетеля, глазами архивных камер, утопленных в стены и потолок. В следующий миг не сопротивляющуюся Диану Хантер поднимают и усаживают на то место, где сейчас находится тело инспектора.

* * *

Нейт переключается между важнейшими звеньями в цепи решений, которая привела к смерти Дианы Хантер. Она видит, как это произошло. Смотрит, как техники отмечаются, а затем сваливают на пол форменные куртки и ботинки, уходят, а им на смену являются другие. Таймеры на мониторах переходят со спокойно-зеленого к тревожно-желтому, потом к пронзительно-красному и наконец к светло-синему, который символизирует что-то вроде идейного замешательства. Когда этот код писали, никто не думал, что цвет появится на экране, поэтому у него нет соответствующего языкового сообщения. Инспектор воображает, что кто-то из разработчиков в прошлом выбрал синий в том смысле, что «мы в синем море, без руля и ветрил».

Время записи бежит — она то замедляет его и ныряет внутрь, то отступает и проматывает, — лица меняются, но центр неизменен: Диана Хантер, безмолвная и неподвижная в кресле.

Но ее расслабленная поза — обман. Она вымотана, выгорела, истратила последние резервы под напором постоянных искусственных стимулов в мозгу. У нее в крови плещутся гормоны стресса, органы не способны толком работать. Она не спала. Людям нужен сон, но он не предусмотрен процедурой прямого нейрального дознания, потому что никогда прежде такой проблемы не возникало. Нейт пытается вообразить, каково это — почти двое суток бороться в собственном мозгу с врагом, которого невозможно победить, от которого не сбежать: война на истощение, в которой сама Диана стала одновременно осажденным защитником и полем боя.

Ерунда какая-то. Что ей нужно было скрыть настолько, чтобы выносить это, если не вечно, то, по крайней мере, так долго? Не может же человек быть настолько упрямым, чтобы умереть из принципа? У нее была мирная жизнь, чудесный дом. Она общалась с соседями, вела меновую торговлю и заключала черные сделки, чинила и заново использовала старые вещи. У нее была подпольная школа для маленьких отказников, местных детишек, которым она читала умеренно неподходящие истории. Сама Нейт помнит некоторые из них с детства: безобидные шуточные сюжеты, построенные на инверсии ценностей: добрые чудовища и противные рыцари. Диана Хантер злилась, но прежде добивалась своего, и там, где ее не любили, оставляли в покое. Зачем ей так запираться?

За такое время родные могли бы сбежать. Друзья — соучастники, заговорщики — скрыться. Но этого не произошло. Никто не пропал бесследно. Все на месте, все при деле, все спокойны. Никого ее смерть особо не потрясла. Мир идет дальше так, будто не было на свете никакой Дианы Хантер — печальный итог для целой жизни?

Значит, была какая-то тайная цель, необходимость выиграть время для соратников, чтобы они сменили пароли, цель, средства. Чтобы успели нанести удар!

Вот только удара не было.

Появляется новая фигура, в маске, но она безошибочно опознаёт Смита по привычным властным движениям. Он спорит со специалистом, который отвечает за дознание, явно хочет, чтобы тот ушел, но затем недовольно принимает его в качестве неумелого секретаря. Через несколько часов в комнату врываются медики, суматоха. Открывается запасная дверь, вкатывается реанимационная команда, возвращает ее к жизни, затем она снова отключается, и врачи вскрывают ей череп, чтобы установить перепускную трубку для крови, а затем устанавливают хитозановый чип, чтобы позволить Системе связать те части ее мозга, которые сами не способны поддерживать связь. Компьютер не просто поддерживает в ней жизнь, он думает вместе с ней: полумашинное мышление. Это одновременно заоблачно дорогое и мощное решение, как ветряную мельницу подключить к турбинному двигателю. Хантер теряет сознание, потом спит. Затем — ничего: процедура продолжается как ни в чем не бывало. Снова безвольное тело становится центром постоянного, неспешного течения людей.

Инспектору приходит в голову, что, проживая события, происходившие в сознании Дианы Хантер, она выстраивает ее отражение. Хантер вдохнула жизнь в маски, и Нейт, живая, подстраивается к ней, как трансплантированное лицо, прикрепленное к мускулам и костям пациента, принимает его характер. Абсолютная симметрия: маска Мьеликки Нейт смотрит в глаза трупа.

* * *

Архивная запись идет своим чередом, инспектор смотрит ее в ускоренном режиме, не ожидая увидеть что-то важное. Никто ведь не вломится в комнату, чтобы ее застрелить. Она так и умрет под препаратами.

Но Нейт все равно досмотрит. Это ее дело.

Во все времена данный аргумент приводили против принуждения на допросе, даже когда это означало пытки: если таймер на бомбе тикает, террористу нужно продержаться лишь до срока. Что ты готов стерпеть, что вынести, если будешь знать, что тебе надо продержаться на дыбе лишь день, чтобы спасти родных, послужить своему богу или святому делу?