…Пасторский сын едва помнил, как добрался до Гаворта и оказался под благодатной крышей родительского дома. В сознании его сгущались зловещие тени, непомерно ширясь и громоздясь друг на друга, образуя в своем хаотичном сплетении нечто бесформенное и пустое. У ног его эфемерно-зыбкой пеленою лежал этот бренный мир, но, оглядываясь вокруг, он видел лишь страшные змеиные пасти, таящие в себе смертоносный яд и дышащие прямо в лицо огненно-черным смрадом преисподней. И в сонме этих отвратительных призраков легким сверкающим облачком предстала Она. Как обычно — величественная и прекрасная, в странном, словно бы сотканном из неосязаемых воздушных нитей, одеянии, состоявшем из одного лишь бархатного платья, отделанного пурпурной бахромою, стекавшей книзу тонкими струйками крови. То была кровь невинного агнца, запятнавшая ее руки.

Это кошмарное видение то и дело являлось перед воспаленным взором бедного юноши, буквально преследуя его повсюду и не давая покоя ни днем ни ночью.

Как пленительна и как коварна была эта женщина! «Подлинная королева Марго[47]в своем белоснежном атласном наряде, залитом реками крови ее несчастных подданных! — мелькнуло в голове пасторского сына. — Быть может, она уже держит наготове жестяные коробочки, чтобы сложить туда сердца всех загубленных любовников и пришить к корсажу у пояса юбки».

Оказавшись в Гаворте, Патрик Брэнуэлл не замедлил вернуться к своим прежним привычкам. Дни и ночи проводил он за стойкой трактира гостиницы «Черный Бык», где заливал свое горе реками джина и йоркширского эля. В довершение ко всему прочему юноша пристрастился к опиуму, настойки которого он стал принимать регулярно в больших дозах. Очень скоро он смог убедиться вполне, что, лишь прибегнув к этому средству, было возможно на некоторое время заглушить страдания и прогнать навязчивые призраки, терзавшие его сознание сплошным страшным кошмаром. Но даже и сквозь крепкий наркотический дурман настойчиво прорывался Ее божественно-дьявольский облик, мерцавший в ослепительной игре света и тени.

Да, он не мог забыть эту женщину — несмотря ни на что. Неизбежной роковой преградой встала она на его суровом пути. Роковой и вместе с тем благословенной, ибо, заслоняя ему дорогу вперед, она одновременно заполняла собой и устрашающую беспредельную пустоту его серой и скучной повседневной жизни. Да, она обошлась с ним вероломно, заманив его в умело расставленные сети подлого обмана. Но разве этот обман не был сладок, как глоток восхитительного нектара? Разве сам он, Патрик Брэнуэлл Бронте, не охотно поддался столь соблазнительному искушению? Да и, если строго разобраться, лгала ли она ему? Было ли в их отношениях нечто такое, что могло бы свидетельствовать о том, что она питает к нему подлинное чувство? Обмолвилась ли она хоть словом о своей любви к нему? Нет; в этом она была правдива. Просто он принял Фантом за действительность, ибо сам слишком страстно хотел поверить в безбрежность своего счастья.

Теперь же, оказавшись вдали от предмета своих мечтаний, он вдруг почувствовал, как отчаянно нуждается в ней. Он буквально изнемогал от неизбывной тоски, и любая мысль о миссис Робинсон увеличивала его страдания во сто крат.

Пару дней спустя Патрик Брэнуэлл, как обычно, расположился за стойкой трактира гостиницы «Черный Бык», выгреб из кармана сюртука всю мелочь и, потребовав пинту джина, тотчас осушил ее и погрузился в мрачное молчание. Мутными невидящими глазами глядел он прямо перед собой и вспоминал слезы, стоявшие в ее глазах, когда почтенный владелец Торп Грина старался выведать тайну ее сердца. Что же скрывалось за этими слезами? Какие чувства владели прелестной Аннабеллой Робинсон в ту минуту?

Тут пространные размышления пасторского сына прервал портье, с торжественным видом вручивший ему аккуратный конверт, только что прибывший утренней почтой. Патрик Брэнуэлл мгновенно очнулся от тревожных мыслей, нервно схватил послание, надписанное неразборчивым почерком, и тут же воззрился на печать, сразу узнав штамп Йоркского почтового отделения и фамильный герб Робинсонов.

Дрожащими руками юноша спешно сорвал печать и вскрыл конверт. С каким неизъяснимым трепетом в сердце ожидал он весточки от нее! И каково же было его разочарование, когда вместо сего подлинного воплощения всех его упований взору его предстало сухое, предельно компактное послание от мистера Робинсона, сквозившее подчеркнуто-холодной деловитостью тона. Достопочтенный владелец Торп Грина приказывал частному учителю своего сына Эдмунда с этого дня никогда больше не видеться ни со своим воспитанником, ни с его матерью и не вступать с нею в тайную переписку.

К вечеру пасторский сын вернулся домой в изрядном подпитии и совершенно одурманенный опиумом. Едва держась на ногах, он с помощью Эмили и Энн (которая прибыла в Гаворт раньше брата, так как была нездорова) доплелся до своей комнаты, где на глазах своих сестер предался самому бурному отчаянию. Он неистово кричал, смешивая буйные возгласы с пьяными рыданиями, божился, что не может жить без этой женщины…

* * *

— Прошу прощения, сэр. Вас спрашивает один господин. Он ожидает в прихожей.

— Что ему н-нужно, Марта? К-клянусь, мне сейчас будет трудно его принять: у меня ч-чертовски болит голова. Да и к тому же с-страшно ноет во всем теле. С-скажи ему, чтобы зашел попозже, — с трудом ворочая языком, пробормотал Патрик Брэнуэлл.

Он полулежал на кушетке в гостиной вот уже который день, приходя в себя после длительного запоя. По лицу его разливалась смертельная бледность.

— Простите, сэр, но этот человек пришел к вам по делу. Если я правильно его поняла, у него срочное поручение.

— От кого?

— Этого он мне не сообщил. Но вид у него был очень серьезный. Он сказал, что не уйдет, покуда не переговорит с вами.

— Ч-черт бы его побрал… Ладно, видно придется его принять. Б-будь добра, помоги мне подняться… В-вот так. Спасибо, Марта. Теперь ступай и п-пригласи его.

Марта покорно удалилась, а через минуту в дверях гостиной появился высокий мужчина средних лет в узком потертом сюртуке и выцветших коротких штанах из черного сукна.

— Ч-чем обязан такой чести? — спросил Патрик Брэнуэлл, расплывшись в улыбке при виде гостя, одетого на манер слуги.

— Прошу прощения, сударь, что причинил вам беспокойство, — ответил новоявленный посетитель, — Но я не ошибся? Вы ведь Патрик Брэнуэлл Бронте? Когда я назвал ваше неполное имя, ваша экономка сказала мне, что здесь живет еще один Патрик.

— A-а, так вы, видно, не здешний, если не знаете моего отца, достопочтенного Патрика Бронте! Ну а Патрик Брэнуэлл — это действительно я. Вы не ошиблись, — ответил пасторский сын, которого сей неожиданный визит привел в чувства настолько, что к нему вполне вернулся дар речи.

Гость немного помялся с ноги на ногу, затем подошел очень близко к молодому хозяину и, резко снизив тон, спросил: