— Так, одна знакомая, — обронила она как можно небрежнее.

— Маме не понравится, что ты отлынивала от своих обязанностей и гуляла с леди Вонючкой.

Но у Мередит в кои-то веки был припасен ответный удар.

— А папе не понравится, чем вы с сосисочником занимались в убежище.

Лицо Риты покраснело от негодования, и она швырнула в Мередит первое, что подвернулось под руку, а именно свою туфлю, поставив некрасивый синяк над коленом; зато она промолчала при маме о Юнипер.

Закончив предложение, Мередит поставила выразительную точку и задумчиво пососала кончик ручки. Она добралась до места, когда они с Юнипер встретили мистера Кэвилла; тот шел по мостовой и хмурился, глядя в землю так сосредоточенно, будто считал шаги. Тело Мередит через весь парк ощутило: это он, еще до того, как у нее перехватило дыхание. Сердце накренилось в груди, будто его подпружинили, и она немедленно вспомнила свою детскую привязанность. Вспомнила, как наблюдала за учителем, как впитывала каждую его фразу и мечтала, что однажды они поженятся. Какой стыд! Какие нелепые грезы! Но тогда она была всего лишь ребенком.

И все же как странно, как непостижимо, как чудесно, что они с Юнипер вернулись в один и тот же день; два человека, которые более всех прочих помогли ей отыскать свою дорогу в жизни. Мередит знала, что много сочиняет, мама вечно обвиняла ее в фантазировании, но не могла отделаться от мысли, что это знак свыше. Что в их двойном возвращении в ее жизнь есть элемент судьбы. Предназначения.

Захваченная этой идеей, Мередит соскочила с кровати и достала стопку дешевых тетрадей из укрытия на дне гардероба. Ее история пока не имела названия, но она должна была его придумать, прежде чем показать рукопись Юнипер. Не помешало бы также напечатать ее, как полагается… у мистера Сибома из четырнадцатого дома есть старая пишущая машинка; возможно, если Мередит предложит принести ему обед, он позволит ей воспользоваться машинкой?

Стоя на коленях на полу, она заправила волосы за уши и пролистала тетради, читая по паре строчек то здесь, то там и напрягаясь все сильнее, ведь даже те, которыми она гордилась больше всего, выдыхались, едва она воображала испытующий взгляд Юнипер. Мередит поникла. Вся история донельзя чопорна, теперь она это видела. Ее персонажи слишком много болтали, слишком мало чувствовали и, кажется, понятия не имели, чего хотят в жизни. Но прежде всего не хватало чего-то главного, одного из аспектов существования ее героини, который она просто обязана облечь в слова. Поразительно, что она не разглядела этого раньше!

Любви, разумеется. Вот чего не хватает ее истории. Ведь разве не любовь — восхитительный крен подпружиненного сердца — заставляет крутиться земной шар?

Лондон, 17 октября 1941 года

Подоконник на чердаке Тома был шире обычного, отчего на нем было особенно удобно сидеть. Юнипер любила сидеть на подоконнике, но отказывалась верить, что это как-то связано с ее тоской по крыше чердака в Майлдерхерсте. Ведь она по нему совсем не скучала. С чего бы? Если честно, за месяцы после отъезда Юнипер решила, что никогда не вернется назад.

Теперь она знала о завещании отца, о том, чего он хотел для нее и на что был готов пойти, чтобы добиться своего. Саффи все объяснила в письме, не с целью расстроить Юнипер, а просто жалуясь на дурное настроение Перси. Юнипер дважды прочитала письмо, удостоверяясь, что правильно все поняла, а после утопила его в Серпантине,[51]следя, как тонкая бумага погружается под воду, чернила расплываются синими пятнами и ее гнев наконец утихает. Вполне в духе папы; сейчас, издалека, она видела это отчетливо. Старик словно пытался дергать дочерей за ниточки из-под могильной плиты. Юнипер, однако, отказывалась ему повиноваться. Она была не готова позволить даже мыслям о папе омрачить ее день. Сегодняшний день будет залит солнцем… пусть на небе и собираются тучи.

Подтянув колени к груди, прислонившись выгнутой спиной к штукатурке, с удовольствием затягиваясь сигаретой, Юнипер озирала сад внизу. Стояла осень, на земле лежал толстый слой листьев, по которому радостно носился котенок. Он уже много часов преследовал воображаемых врагов, подпрыгивал и исчезал между грудами листьев, нырял в полумрак пятнистых теней. Леди из квартиры на первом этаже, жизнь которой сгорела ясным пламенем в Ковентри, тоже вышла в сад и поставила на землю блюдце молока. Лишних продуктов в последнее время, с введением новых нормативов, не оставалось, но женщинам всегда удавалось наскрести довольно, чтобы порадовать приблудного котенка.

С улицы донесся шум, и Юнипер вытянула шею. К дому шел мужчина в форме, и ее сердце бешено забилось. Всего через секунду она поняла, что это не Том, и затянулась сигаретой, подавляя приятную дрожь предвкушения. Ну конечно, это не он, еще не он. Он придет не раньше чем через полчаса. Он всегда подолгу пропадает, когда навещает родных, но скоро вернется, полный историй, и тогда она удивит его.

Юнипер взглянула на маленький столик рядом с газовой плитой, который они купили за гроши и упросили таксиста помочь поднять в квартиру за чашку чая. На нем была накрыта трапеза, достойная короля. Короля на пайке, по крайней мере. Юнипер отыскала две груши на рынке Портобелло. Чудесные груши и за приемлемую цену. Она старательно отполировала их и положила рядом с сэндвичами, сардинами и газетным свертком. Посередине на перевернутом ведре гордо красовался торт. Первый торт, испеченный Юнипер.

Несколько недель назад ее посетила мысль, что Тому просто необходим торт на день рождения, и ее долг — испечь его. План, однако, едва не развалился, когда Юнипер сообразила, что понятия не имеет, как это делается. Она также испытывала серьезные сомнения насчет способности их крошечной газовой плиты справиться с такой непростой задачей. Не в первый раз она пожалела, что Саффи нет в Лондоне. И не только чтобы помочь с тортом; хотя Юнипер и не горевала по замку, ей не хватало сестер.

В конце концов она постучала в дверь полуподвальной квартиры в надежде, что живущий там мужчина — избежавший армии благодаря плоскостопию, к немалой выгоде местной столовой, — окажется дома. Он был дома, и когда Юнипер изложила свою просьбу, охотно протянул руку помощи, составив список необходимых продуктов и словно наслаждаясь ограничениями, наложенными карточной системой. Ради такого случая он даже пожертвовал яйцо из своих личных запасов, а когда Юнипер собралась уходить, протянул ей нечто, обернутое газетной бумагой и перетянутое бечевкой: «Подарок для вас обоих». Сахара для глазури, разумеется, не было, и Юнипер написала имя Тома наверху мятной зубной пастой, смотрелось не так уж и плохо.

На лодыжку капнуло что-то холодное. Затем на щеку. Вернувшись в реальный мир и обнаружив, что начинается дождь, Юнипер задумалась, где сейчас Том.

Он сорок минут пытался уйти, конечно, вежливо, но это оказалось непросто. Родные были очень счастливы, что он отчасти выздоровел и снова стал «нашим Томом», и без конца возвращались в разговоре к его персоне. Неважно, что крохотная кухонька матери трещала по швам от самых разных Кэвиллов; каждый вопрос, каждая шутка, каждое утверждение попадали Тому не в бровь, а в глаз. Его сестра поведала о своей знакомой, которую во время затемнения сбил насмерть двухэтажный автобус. Она качала головой, глядя на Тома, и причитала: