И эти вопросы сейчас, когда в кармане у Федора был пистолет, ему совсем не хотелось услышать.

В другом конце коридора, во второй контролерской комнате с открытыми дверями, тоже не спали.

Федор Полетаев все же решил рискнуть. Он осторожно подкрался ко второй открытой двери и, увидев, что один из контролеров читает газету, а другой занят разгадыванием кроссворда, решил: была — не была — он незамеченным проскользнет в другой конец коридора, где находится камера полковника Васина, а обратно как-нибудь уж выйдет, Бог даст, тоже незамеченным.

Ключ к камере Васина подошел.

«Хорошо, еще замки не успели поменять, — с радостью подумал Полетаев. — Теперь наверняка каждый день будут в зоне шмон наводить, может, не только к окнам, но и к дверям сигнализацию проведут. А может быть, этот генерал придумает еще что-нибудь похлеще…»

Когда Полетаев вошел в камеру Васина, тот лежал, укрывшись с головой дырявым одеялом. Полетаев тихонько затворил за собой дверь и прошептал:

— Эй, полковник, ты спишь?

Васин зашевелился под одеялом, потом сел на постели. Он испуганно оглядывался, но, поняв, что Полетаев у него в камере один, немного успокоился.

— Я сплю. Чего надо?

— Не узнаешь меня? — спросил Полетаев, подходя к постели.

— Узнаю, кажется… — протянул полковник Васин.

— На, держи. — И Полетаев, вынув из кармана перочинный нож, протянул его Васину. — А нашему следователю я достал кое-что посерьезнее. Заточки дома не нашел, завалялась где-то, но, думаю, это тебе тоже может сгодиться.

Васин раскрыл перочинный нож, лезвие было острым и довольно длинным.

— Ладно. Спасибо, коль не шутишь.

— В том-то и дело, что не шучу, — сказал Полетаев, присаживаясь на краешек кровати. — Генерал Ваганов приехал. Ты с ним еще не встречался?

— Нет, но надеюсь, скоро встречусь, — усмехнулся Васин и подкинул нож на ладони. — Спасибо тебе еще раз…

— Ты только будь осторожен, не делай ничего раньше времени. Скоро здесь будут следователи из Москвы, милиция понаедет. Завтра из райцентра я свяжусь с Московской прокуратурой. Понял? А это тебе так, на всякий случай…

— Как Юрка Королев? — спросил Васин.

— С ним уже все кончено. Завтра хоронить будем… Ладно, не могу долго задерживаться. — Полетаев встал и, подойдя к двери, повернувшись, улыбнулся: — Постарайся не поддаваться Кузьмину, смотри, чтобы не сделал из тебя дурака до приезда следователей.

— Постараюсь.

Федя Полетаев осторожно вышел из камеры, неслышно закрыл ее на ключ и отправился восвояси.

Мимо комнаты контролеров он прошел снова незамеченным, они по-прежнему занимались кроссвордом и изучением «Смоленских новостей».

К Турецкому Федя Полетаев так и не сумел пробраться. Решил подождать завтрашнего утра.

Всю ночь Турецкого преследовали кошмары с сюжетами из истории. Он просыпался, вспоминал, что и раньше ему снился Наполеон, с которым он разговаривал. А сон с Наполеоном ведь оказался вещим!..

«Сумасшедшие люди живут в сумасшедшей стране, — размышлял Турецкий, глядя на тусклую лампочку, горящую под потолком круглые сутки. — Сумасшедшие хотят править этой сумасшедшей страной, этой странной Россией. Действительно, не Европа и не Азия; многоязычная, рабски покорная, безмерно богатая и нищая страна… Страна сумасшедших парадоксов! Я бы посчитал, что все, что со мной происходит, это лишь дурной, страшный сон… Если бы не знал нашей истории, ни за что не поверил бы, что подобное может произойти, да еще с кем — со мной, со старшим следователем Турецким! Если бы Костя Меркулов не занимался гэкачепистами, я бы счел все то, о чем говорил Ваганов, бредом сумасшедшего. А заседание будущих диктаторов страны расценил бы как сборище больных людей, одержимых манией величия. Но, увы, Таня Холод и Гусев взорваны в „мерседесе“, дело о взрыве передано комитетчикам… Меркулов буксует сейчас со своими гэкачепистами… И все это — как ни фантастично звучит — наша сегодняшняя безумная реальность, в которую я погрузился по самые уши!.. Полетаев, что с ним?.. Но будем дожидаться утра, главное сейчас, чтобы никто ничего не заподозрил. Главное — продержаться день-два и доиграть свою роль до конца, без сучка без задоринки…»

Рано утром пришла медсестра, которая сегодня была на удивление мила и словоохотлива. С нею были два контролера.

Крашеная блондинка Клава щебетала, спрашивая, не нужно ли мне чего. Может быть, я хочу принять ванну? Для этого можно съездить домой к самому главврачу Кузьмину. Клава сообщила также, что умеет стричь и может слегка укоротить мои отросшие волосы и подровнять виски.

Я понял, что уже почти не считаюсь больным, вот только два контролера не разделяли это мнение — они смотрели на меня с явным неудовольствием.

Я спросил, может быть, не стоит закрывать мою камеру, ведь я все равно никуда не убегу. Медсестра сказала, что узнает у главврача, как быть с этим вопросом.

Спрашивала, что я хочу на обед, для меня могут специально приготовить блинчики с мясом, или голубцы, или что-нибудь еще по моему желанию.

Но я сказал, что ничего не надо, я уже привык к здешней отраве. Потерплю еще немного, пока… Пока меня не выпишут.

Клава подтвердила, что действительно дело к тому и идет, к моей выписке, так как я считаюсь выздоравливающим. Она говорила, что у меня наступила стойкая ремиссия. Слово «ремиссия» мне не понравилось, но то, что она была «стойкая», — вот с этим согласился, сказав Клаве, что я действительно стойкий мужик.

Она улыбнулась и сказала, что я могу погулять по больничным коридорам до завтрака, если, конечно, не сбегу.

Этой маленькой свободе в душе я страшно обрадовался, но виду не подал.

Однако один из контролеров хмуро сказал, что я могу прохаживаться только по своему отделению, выходить на улицу мне пока рано. Почему рано, не пояснил.

Вместе с медсестрой и контролерами я вышел в длинный коридор отделения, в котором почти никого не было, если не считать двух больных, которые мыли полы, и одного контролера, наблюдавшего за ними.

Двери, ведущие в палаты-камеры, были закрыты, из многоместных палат доносились приглушенные голоса. Больные-заключенные просыпались.

Я остановился у небольшого квадратного окна, в котором был виден пейзаж за монастырской стеной.

Вдалеке темнела маленькими домиками деревня Ильинское, перед деревней протекала сейчас замерзшая и покрытая снегом река Десва. Далеко, черной точкой, к реке приближалась женщина с коромыслом. Она взошла на деревянный мостик и наполнила ведра из проруби в реке.

К своему удивлению, я вдруг увидел под самым берегом психзоны еще одну полынью, а в ней — плещущегося мужика. Он вылез из воды и стал быстро растираться полотенцем. Потом начал делать физзарядку.

Через несколько минут мужик подхватил тулуп и побежал по направлению к психзоне, по узкой, едва заметной в снегу тропинке. Я решил, что это кто-то из контролеров или солдат-охранников занимается утренним моржеванием…