– Не болтайте! – сурово бросил им Ивор, проезжая. – То не вашего ума дело.

Когда спускались с Горы по увозу, Ратислав вел кобылу с удвоенной осторожностью, а его отроки шли по бокам, готовые подхватить госпожу, если вдруг будет падать. Спустились благополучно и тронулись вдоль Днепра, к уже знакомому Прекрасе месту близ истока Лыбеди – Киеву перевозу. Еще не рассвело полностью, над водой висел туман, сквозь него ивы и кусты казались призрачными. Оглядываясь, Прекраса не узнавала знакомых мест: поднявшаяся вода поглотила прежнюю береговую черту, отодвинула ее на десятки шагов. Мутные сердитые воды плескались теперь возле самой избушки перевозчиков. Только по ней Прекраса и определила, что достигла цели.

– Оставайтесь здесь, – как и в прошлый раз, велела она гридям, когда они втроем, с превеликой осторожностью, сняли ее с седла. – В мою сторону не смотрите. А то увидите чего лишнего… и будет с вами то же, что прошлой весной с князем приключилось, – пригрозила она. – Но сумею ли вас у водяниц откупить – не знаю.

«Не буду», – мысленно уточнила Прекраса, видя, как вытянулись лица Ратислава и хирдманов. Она пришла сюда с куда более важной просьбой и не собиралась расходовать благосклонность берегинь на парней, пострадавших от лишнего любопытства.

Гриди с Ивором вместе отошли за избу.

– Сразу кричи! – велел ей Ратислав, имея в виду, «если что понадобится».

Прекраса кивнула и направилась вдоль воды прочь от избушки. В руках у нее был каравай – подношение просыпающимся берегиням.

Осторожно она пробиралась по грязному, топкому берегу, стараясь подойти как можно ближе к реке. Болели колени, как всегда в последнее время. Было достаточно светло, чтобы видеть дорогу, но солнце еще не встало, и Прекраса избегала вглядываться в сумеречное переплетение ветвей. Был тот самый пограничный час пограничного времени, когда неведомые силы из-за грани получают силу ее преодолеть. Не зима и не лето, не ночь и не день, не земля и не вода… Только встретишься взглядом с чем-то – и сгинешь. Сердце отчаянно стучало, словно умоляло не ходить дальше, но Прекраса упрямо делал шаг за шагом. От успеха ее похода зависело счастье всей их с Ингером дальнейшей жизни в Киеве, и она не собиралась отступать. Соперник, что стоит на пути ее мужа и будущего сына, должен исчезнуть.

Ноги скоро промокли. Пройдя по толстому бревну, прибитому волнами – где-то тын разворотило, Прекраса встала на песчаном островке, однако затопленные ивы и кусты близ обычного уреза воды оставались шагов на десять впереди. Дальше идти было невозможно, и Прекраса повернулась лицом к перевозу. Но не сразу заговорила: ей нужно было отдышаться от усталости и волнения. В груди теснило, сердце сильно билось, и она судорожно вдыхала, стараясь собраться с силами.

– Днепр-батюшка… вода-матушка! – заговорила она с горячей мольбой, будто обращалась к стоящим перед ней знакомым и дорогим людям.

В мыслях мелькнули образы: Хрок – высокий, худощавый, чернобородый, с хмурым, озабоченным лицом, каким она видела отца все те дни, пока готовилась уехать из Выбут с Ингером. Гуннора – еще красивая, с печальными глазами, предвидящими вечную разлуку с единственной дочерью. Ах если бы новые покровители ее судьбы оказались так же добры к ней, как были родители!

– Владычица водяная с малыми детками! – продолжала взывать Прекраса. – С любезными гостями, со всеми своими боярами да князьями! Я пришла к вам – голова с поклоном, руки с подносом! Примите дар мой, выслушайте речь мою!

С трудом наклонившись, она бросила каравай в воду. Он плюхнулся, окатив ее ноги холодными брызгами, и закачался, закрутился на волнах. Прекраса огляделась в поисках ветки, чтобы его подтолкнуть на глубину, но побоялась поскользнуться и упасть.

Она развязала платок, сняла волосник. Положить их было некуда, кое-как пристроила на бревно. Расплела косы, достала из сумочки на поясе белый гребень берегини. После зимы он казался особенно хрупким, будто был вырезан из льда и мог сломаться от любого движения. С осторожностью Прекраса принялась расчесывать волосы, представляя, что чешет и разглаживает мутные речные струи, где вода подземных источников смешивается с талым снегом, со всяким сором, от которого ее нужно очистить.

– начала она приговаривать, сперва тихо, с трудом дыша, но постепенно голос ее креп.

– пропела она, потом замолчала и прислушалась.

Ничего не было слышно, и Прекраса продолжала, уже другим голосом, как бы отвечая себе:

Прекраса тянула и тянула погребальную песнь – в Выбутах ее мать славилась как умелая причитальщица, и она много такого наслушалась. Опустив веки, Прекраса мысленно видела Свена: он лежал в лодке, неподвижный, с закрытыми глазами, окруженный богатыми дарами, и его медленно несли на плечах люди со скорбными лицами. Несли и несли… лодка плыла и плыла по невидимым волнам, увозя Ингерова брата и соперника из белого света в темную Навь…

Гребень с мягким шорохом скользил по волосам, и в воображении Прекрасы ее волосы сливались с теми невидимыми волнами, что качали лодку с мертвым телом… Она ощущала, как сила судьбы, вода жизни и смерти течет по ее волосам, по пальцам, по руке, держащей гребень… из груди, из сердца… из темной бездны предначальных вод…