Закрывшись в своей комнате, Толкователь трупов вытащил обломки зеленоватой терракоты и стал подгонять их один к другому. Эти фрагменты отличались от других не только цветом, но и однородностью поверхности, что, как подумал Цы, свидетельствовало о сравнительно редком использовании данной формы. Впрочем, такое предположение противоречило самому смыслу существования формы для литья: формы ведь создают специально для выплавки серийных изделий. Поразмышляв об этом, Цы пришел к заключению, что форма с прозеленью была просто новее других. Он уже заканчивал складывать фрагменты, когда самым краешком глаза уловил, что на пороге комнаты возникла чья-то фигура, и резко обернулся.

— Стол накрыт, — объявила Лазурный Ирис.

Юноша, в замешательстве закашлявшись, сгреб обломки в сумку так быстро, будто украл их и теперь боялся, что у него отберут добычу. Неловко засунул сумку под кровать, а сам все смотрел на женщину — она безмятежно созерцала пустоту, ее силуэт в дверном проеме напоминал идеально вырезанную лютню. Юноша поблагодарил за приглашение и прошел в столовую, где его уже дожидался судья Фэн.

За обедом Фэн поведал Лазурному Ирису, какие узы связывали его с Цы.

— Тебе стоило бы с ним познакомиться еще тогда. Мальчишкой он был просто комок нервов и такой шустрый, точно все время голодный, — вспоминал судья. — Его батюшка работал у меня, ну я и взял паренька в помощники. Как только кончались уроки, он сразу прибегал помогать в очередном расследовании. — Фэн сиял от счастья. — Он сводил меня с ума своими вопросами, вечно во всем сомневался и со всем спорил, и, клянусь Конфуцием, мне приходилось растолковывать ему каждую мелочь: он никогда не удовлетворялся простым «потому что это так».

Цы улыбнулся. Он вспоминал те времена как лучшие в своей жизни.

— Я тосковал по тебе, мальчик, — признался Фэн. — И знаешь, Ирис? Цы не просто оказался незаменимым помощником — со временем он превратился для меня в сына, которого сам я так и не смог породить. — Взгляд судьи затуманился печалью. — Но не будем о грустном! Теперь ведь он с нами. — Фэн улыбнулся. — И важно именно это.

— Я никогда не был таким хорошим, — смутился Цы.

— «Хорошим»? Да ты был лучшим! — закричал Фэн. — Ничего общего с помощниками, которые были до тебя. Я до сих пор вспоминаю о деле твоего братца.

— Что за дело? — спросила Лазурный Ирис.

— Да ничего особенного. — Цы замялся, ему было неловко даже вспомнить о преступлении Лу. — Заслуга в раскрытии целиком принадлежит Фэну.

— Как это «ничего особенного»? Ирис, тебе стоило бы там побывать. Это случилось в родной деревне Цы. Кошмарное преступление, ни одного подозреваемого и ни одной зацепки. Но Цы не сдавался и помогал мне, пока я не обнаружил решающую улику.

Цы вспомнил, как Фэн отгонял мух, что вились вокруг серпа его брата; ведь именно это сыграло решающую роль в разоблачении убийцы.

— Да, меня не удивляет, что Кан взял его к себе в помощники, — заметила Лазурный Ирис, — но странно, что ему велено заниматься племенем чжурчжэней. По словам Цы, его интересуют их пищевые пристрастия.

— Что, правда? — Фэн с изумлением воззрился на ученика. — Не знал, что теперь ты занимаешься такими делами. Я-то думал, что ты, согласуясь со своими способностями, станешь кем-нибудь вроде уцзо.

Услышав эти слова, Цы поперхнулся, но сразу же переложил вину за некоторую бестактность судьи на крепость рисового вина. И как бы между прочим упомянул, что изучал северных варваров в Академии Мина. К счастью, Лазурный Ирис как будто не обратила внимания на эти слова.

— И что же вас разлучило? — спросила она. — Я имею в виду, почему Цы перестал быть твоим помощником?

— Одно весьма печальное обстоятельство, — ответил Цы. — Умер мой дедушка, и отец, сообразуясь с правилами траура, был вынужден подать в отставку. Мы покинули Линьань и уехали в деревню, в дом моего брата. — Юноша взглянул на Фэна, опасаясь, как бы судья не пустился в объяснения по поводу позорного поведения батюшки. Но судья молчал. — Цыпленок, кстати, удался на славу, — заметил Цы, чтобы перевести разговор.

А потом начал говорить Фэн. Он рассказал Цы о том, что получил повышение по службе и смог переехать в Павильон кувшинок. Судья признался, что все это случилось благодаря Лазурному Ирису.

— С тех пор как я ее узнал, жизнь моя переменилась совершенно. — Он ласково погладил жену по руке, но Лазурный Ирис руку убрала.

— Велю подать еще чаю.

Цы смотрел, как она грациозно поднимается и идет на кухню — без помощи нелепой красной трости, что была при ней на пиру. О ее коже юноша вообще не мог не думать. Фэн тоже смотрел вслед Лазурному Ирису.

— Никто не сказал бы, что она слепая. — Старец горделиво улыбнулся. — Она может, ни разу не споткнувшись, обойти все уголки нашего дома и при этом вернется раньше тебя.

Цы кивнул, глядя вслед неторопливо удаляющейся женщине. Он чувствовал себя настоящим предателем и терпеть муки совести больше не мог. Порыв был неожиданным; он решился открыть Фэну правду прямо сейчас, пока они вдвоем, — по крайней мере хоть часть правды; не то она разорвала бы его изнутри.

Но прежде он заставил Фэна поклясться, что судья сохранит все в тайне.

— Даже от Лазурного Ириса, — добавил Цы.

Фэн поклялся душами своих усопших предков.

И тогда Цы поведал о своем бегстве из деревни, о том, что он — преступник в розыске, и о поездке Серой Хитрости. А потом — об убийствах, об особенностях каждой смерти, о том, что ему удалось выяснить. Покончив с кошмарными подробностями, Цы рассказал и про мнение Кана: министр наказаний убежден, что все это — часть заговора против императора. О подозрениях насчет Лазурного Ириса юноша, конечно, промолчал.

Фэн слушал ученика с удивленным видом.

— Все это просто невероятно… Но что касается молодого человека, которого ты боишься, Серой Хитрости, — то не беспокойся. Когда он вернется, я с ним переговорю, и все уладится.

Цы заглянул в глаза учителю. Лицо старца было полно доверия, и Цы предавал его ежеминутно. Сердце юноши сжалось. Он уже готов был признаться, что подоплека его появления в Павильоне кувшинок — это предполагаемое участие Лазурного Ириса в заговоре, когда женщина вернулась.

— А вот и чай.

Фэн улыбнулся супруге. Поспешно подвинувшись, он перехватил поднос, чтобы Лазурный Ирис могла усесться поудобнее и без помех. Мягко опустившись на свое место, она с обычным для нее поразительным изяществом налила всем чаю. Цы смотрел, не отрывая взгляда; ее спокойные движения пленяли юношу. Он сделал первый глоток одновременно с Фэном, затем чашку взяла и хозяйка стола. И тут Фэн подскочил как ужаленный.

— Совсем забыл! — Старец выбежал в другую комнату. Вскоре он вернулся с какими-то документами. — Держи, Цы. — Фэн передал бумаги. — Это твое.

Юноша облизал пальцы, потом вытер их салфеткой, с удивлением принял документы и бросил взгляд на текст. У него перехватило дыхание.