— Куда ты смотришь? — спросила она.

Цы вздрогнул.

— Да никуда.

— Никуда? Вот же финики. И даже изюм.

— Ах да, ну конечно! — Он подставил тарелку для этих необыкновенных сластей.

— Ты спрашивал меня о прежней моей работе. Тебе и вправду интересно? — спросила она, накладывая Цы фиников и изюму.

— И очень! — поспешил заверить он, принимая из ее рук плошку. Их руки снова встретились. — Извини. — Его прошибла оторопь.

Лазурный Ирис отпила из чашки, губы ее повлажнели. Она тихонько поставила чашку на бамбуковую циновку, руки ее замерли на бедрах. Цы подумал, что эта женщина знает, что он ее разглядывает.

— Так, стало быть, тебе интересно, чем занимаются нюйши? Тебе следовало бы закончить с едой или выпить еще чуть-чуть, ведь тебя ждет рассказ, исполненный горечи. — Лазурный Ирис вздохнула, глядя в никуда. А потом печально улыбнулась. — Я попала на службу к императору, будучи еще девочкой, но вскорости утратила это качество, поскольку Сын Небес быстро покончил с моим девичеством. Видимо, он во мне что-то разглядел. Разглядел и начал пользоваться. — Взгляд Лазурного Ириса затуманился. — Мое детство прошло среди наложниц, они были мне сестрами, учившими жить. Жить ради Него, жить чтобы ублажать Сына Небес искусством тонким, изысканным, отнимающим у тебя сердце. — Глаза ее повлажнели. — Вместо того чтобы играть, я училась целовать и облизывать. Вместо того чтобы смеяться, я училась угождать… Тексты Конфуция? Пятикнижие? Мне никогда такого не читали. Все, что я слышала, — это классические книги по услаждению мужчины: «Сюаньнюй цзин» — «Канон Темной Девы», «Сюфаннэй мишу» — «Книга о тайнах внутренних покоев», «Уфан мицзюэ» — «Секреты успехов на брачном ложе», «Унюй фан» — «Способы наивной девы»… И вот, пока мое тело росло и груди мои крепли, во мне крепла еще и ненависть столь же всеобъемлющая, как и моя слепота. И чем больше я его ненавидела, тем больше он меня вожделел. — Лазурный Ирис хищно прищурилась, точно и впрямь видела сейчас императора. — Я научилась быть лучшей из всех. Лучше всех лизать, лучше всех подставляться, круче всех выгибать бедра… Я знала, что чем сильнее он станет меня хотеть, тем яростнее будет моя месть. Вот что было моей мечтой. Со временем я сделалась его любимой наложницей. Он наслаждался мною днем и ночью. Чего только он не вытворял со мной! А когда получил от меня все, когда не мог больше ничего вытянуть из моего тела, то возжелал еще и моей души.

Цы смотрел на лицо Лазурного Ириса: оно поникло, словно увядший цветок. У юноши все сжималось внутри. По нежной коже ее щек беззвучно потекли слезы.

— Не нужно продолжать. Мне…

— Ты ведь хотел это услышать, верно? — снова заговорила Лазурный Ирис. — Ты знаешь, как бывает, когда тебя выжимают, словно лимон? Ты выкручена до конца, опустошена изнутри. У тебя нет даже сочувствия к себе, даже жалости к себе; у тебя силой, как кишки крюком, вырвали честь, чувство справедливости, самоуважение. — Не удержавшись, она всхлипнула. — Я стала шелухой, высохшей кожурой без цвета и запаха. Пустая, заледеневшая молодость, которую я сама презирала. И самое забавное — вокруг была зависть моих подружек. Любая из них с радостью поменялась бы со мной судьбою — даже взяла бы мою слепоту, — только бы стать любимой наложницей императора. Но у меня, в отличие от них, не могло быть детей. — Лазурный Ирис вдруг рассмеялась, но по лицу ее была разлита горечь. — Я получила, что хотела, в обмен на свое достоинство. Поверь, я совершила бы все, чего бы он от меня ни домогался. Или уже совершила… теперь и не вспомнить. Но в конце концов я достигла своей цели. Кожура затвердела… И когда император возжелал моей кожи как собственной жизни; когда хотел меня даже в своих снах и когда он просыпался весь в поту, отыскивая меня, — вот тогда я ему отказала. Притворство я сменила на искренность и потому из радостной стала печальной, из страстной превратилась в равнодушную, из жаждущей — в ледяную. Чтобы добиться своего, я плакала, кричала и царапала себя. Я выдумала себе болезнь, для которой придворные врачи не могли найти излечения. И для него — тоже. Я заранее знала, что с ним произойдет. Его горделивый «нефритовый стержень» навсегда превратился в мягкий «шелковый платок», ведь ни одна наложница, ни одна куртизанка, ни одна девка во всей империи не могли дать ему того, что давала я.

Цы слушал Лазурный Ирис в молчании. Рука его приблизилась к ее руке с желанием успокоить, но в последний момент юноша сдержал себя. И он был рад, что глаза Лазурного Ириса не могли заметить этого движения.

— Не продолжай, — попросил он.

— И все равно я осталась с ним. Он сделал меня своей нюйши, чтобы я обучала его привычкам его новых кукол, наставляла новых наложниц в искусстве наслаждения. И я согласилась, чтобы оставаться рядом и наслаждаться его бессилием. Чтобы день за днем смотреть, как он стареет и сходит с ума. А затем, когда вступил на трон сын его, Нин-цзун, я отошла на второй план. Новый император одарил меня своим безразличием — такой же подарок я преподнесла и ему. Я прожила при дворе до самой смерти моего отца. Оставаясь во дворце, я не могла вступить в права наследования, но в конце концов познакомилась с Фэном.

Цы поднял глаза на Лазурный Ирис. Слезы ее уже подсохли. Цы подумал, что их немного осталось; все она выплакала еще в императорском дворце. Юноша налил Лазурному Ирису немного вина.

— И что случилось потом?

— Не хочу говорить. — Ее ответ прозвучал, как удар молотка.

Некоторое время они просидели молча. Потом Лазурный Ирис поднялась, извинилась за свое поведение и удалилась во внутренние покои.

Цы продолжал сидеть перед бутылкой с вином. Голова его шла кругом от мыслей и желаний. Он налил себе вина, выпил. Без толку. Он думал о Фэне. Он думал о Лазурном Ирисе. Их хоровод сводил его с ума. Прихватив бутылку, Толкователь трупов поднялся и побрел к себе.

Посреди ночи его разбудил посторонний звук. Цы потер виски. Голова была тяжелой, как кувалда. Открыв глаза, он увидел пустую бутылку прямо у лица; липкий запах сладкого вина ударил, точно оплеуха. В комнате было темно. Ему казалось, он слышал снаружи шаги, потом — скрип открывающейся двери. Сердце его бешено заколотилось. Затаившись, Цы беззвучно повернул голову к двери. И заморгал от изумления: легкий свет на пороге очерчивал обнаженный силуэт Лазурного Ириса.

Цы в молчании созерцал эту божественную фигуру. Женщина вошла, притворила дверь. Цы задрожал всем телом. Он смотрел, как она медленно входит; как, не торопясь, идет по комнате прямо к нему. Цы пребывал в неподвижности, но его горячее дыхание выдавало его с головой.

Ирис подняла покрывавшую юношу простыню и проскользнула под нее так легко, будто погладила цветок. Цы не хотел этого, не хотел! Но хотел — еще сильнее. Он ощутил жар ее тела в волоске от своего и не сдержал стонущего вздоха.

Думать он почти не мог. Густой аромат ее духов туманил рассудок. Вдруг он ощутил руку женщины, скользнувшую по его ноге. Потом рука двинулась вверх. Цы опять глубоко вздохнул, живот его вжался. Он ждал, задыхаясь, мечтая, чтобы женщина встала и ушла, — и в то же время молясь о продолжении. Он снова вздрогнул, почувствовав, как соприкоснулись их груди. Теперь он слышал глубокое дыхание женщины возле своей шеи.