Чародейка покинула беседку и пошла Сюаньцзану навстречу. Она нежно коснулась рукой его плеча и промолвила:

– О, будь великодушен ко мне, старший брат мой! Не взыщи, что у меня не так роскошно, как во дворце силянской государыни. Зато здесь ты сможешь молиться Будде и читать священные книги. Мы проживем сто лет с тобой в мире и согласии.

Танский монах молчал.

– Не сердись и не печалься, – продолжала волшебница, – отведай моего угощенья. Вот лепешки. Одни с постной начинкой, другие – с человечиной. Ешь, какие тебе по вкусу.

– Я монах и буду есть с постной начинкой, – отвечал Сюаньцзан.

– Эй, девушки! Принесите горячего чая! – распорядилась волшебница.

Одна из служанок поднесла Танскому монаху чашечку с ароматным чаем, а волшебница протянула ему лепешку, разломив ее пополам.

Сюаньцзан тоже взял лепешку и, не разламывая, подал волшебнице.

– Царственный брат мой, – кокетливо смеясь, спросила она, – почему же ты не разломил лепешку?

Почтительно сложив ладони, Сюаньцзан смиренно отвечал:

– Потому что я не мирянин, а монах.

Опасаясь, как бы Танский монах, соблазненный волшебницей, не осквернил себя, Сунь Укун принял свой настоящий облик, занес над головой посох и заорал:

– Бесстыжая тварь!

Увидев Великого Мудреца, злая фея выдохнула пламя, которое тотчас охватило всю беседку, и приказала служанкам увести Танского монаха.

После этого она вооружилась волшебным трезубцем, выскочила из беседки и крикнула:

– Ах ты, невежественная обезьяна! Как осмелилась ты проникнуть в мой дом! Сейчас я тебя проучу!

И вот между ними начался бой. Сражаясь, они не заметили, как очутились за воротами пещеры. Тут Чжу Бацзе схватил свои вилы и тоже ринулся на злую фею.

Тогда фея пронзительно взвизгнула, из носа у нее вылетело пламя, изо рта повалил густой дым, она встряхнулась и метнула в Чжу Бацзе свой трезубец. В тот же момент у нее появилось столько рук, что и не сосчитать.

– Я знаю тебя, Сунь Укун, – вопила фея, – и твоего покровителя, Будду Татагату, знаю! Даже он боится меня. Теперь вам от меня не уйти! Каждому достанется по заслугам!

И вот между ними тремя разыгрался доселе невиданный бой.

Долго сражались противники, но так и нельзя было сказать, кто из них победит. Вдруг фея выбросила вперед руку и ударила Сунь Укуна по голове.

– Ой! Больно! – завопил Сунь Укун и бросился бежать.

Чжу Бацзе, видя, что дело плохо, тоже пустился наутек, волоча за собой свои вилы.

А волшебница, торжествуя победу, возвратилась в пещеру.

Между тем голова у Сунь Укуна разламывалась от боли.

– А ты еще хвалился, что голова у тебя крепче камня, – смеясь, сказал Чжу Бацзе.

– Она у меня и в самом деле крепче камня, – ответил обиженно Сунь Укун. – Не знаю, чем эта злодейка меня стукнула, что голова раскалывается от боли.

Шасэн осмотрел Сунь Укуна и сказал:

– Ни одной царапины, даже шишки нет. А что с наставником, тебе удалось разузнать?

– Наставник цел и невредим, – отвечал Сунь Укун. – Боюсь только, как бы эта негодница его не совратила. От угощенья он не стал отказываться, съел одну лепешку. Неизвестно, чем все это кончится. Кстати, эта чародейка все знает про нас. И про то, что учитель попил воды из реки Мать-и-дитя, и про пир во дворце. Интересно, откуда ей это известно?

– Совратить учителя ей все равно не удастся, – сказал тут Шасэн. – Он тверд и непреклонен в своем монашеском долге. Давайте сегодня отдохнем, а завтра подумаем, что делать дальше.

Мы не станем рассказывать, как отдыхали монахи, а вернемся к волшебнице.

Возвратившись с победой, она позвала служанок, велела прибрать опочивальню, зажечь там свечи.

Когда служанки привели Сюаньцзана, фея взяла его за руки и сказала:

– Давай проведем эту ночь как муж с женой.

Танский монах, стиснув зубы, молчал. Он был в таком отчаянии, что даже не заметил роскошного убранства опочивальни, великолепных нарядов, украшений, шкатулок.

Он не слышал страстных речей волшебницы – словом, вел себя, как и полагается истинному монаху.

Так и не смогла чародейка обольстить Сюаньцзана, как ни старалась, и глубокой ночью, разозлившись, велела служанкам связать его и бросить под террасу.

Вскоре огни были погашены, и все улеглись спать.

Между тем Сунь Укун проснулся утром и обрадованно сказал:

– Голова у меня нисколечко не болит, будто ничего и не было.

– Вот и хорошо, – ответил Шасэн, – теперь можно отправляться на расправу с волшебницей.

– Мы пойдем с Чжу Бацзе, – сказал Сунь Укун, – а ты пока оставайся здесь.

Вдвоем они подошли к пещере. Сунь Укун превратился в пчелку и проник за ворота. Там он увидел двух молодых привратниц, которые сладко спали, положив под голову сторожевые колотушки. Сунь Укун полетел дальше, к цветочной беседке, и там тоже увидел, что служанки крепко спят, хотя уже наступил день, – притомились, наверно, за ночь. Пролетев еще немного, Сунь Укун вдруг услышал, что кто-то стонет, огляделся и обнаружил под террасой крепко связанного по рукам и ногам монаха.

Сунь Укун сел учителю на голову и тихонько сказал:

– Наставник!

Услышав голос ученика, Танский монах обрадовался.

– Спаси меня! – стал он умолять.

От наставника Сунь Укун узнал, что волшебнице не удалось его соблазнить и тогда она со злости велела связать его и бросить под террасу.

В это время волшебница проснулась, соскочила со своего ложа, подбежала к монаху и принялась его корить:

– Эх, ты, даже не сумел показать себя, как подобает порядочному мужу.

Сунь Укун отпрянул от наставника, вылетел из ворот и принял свой настоящий облик.

Он рассказал Чжу Бацзе обо всем, что успел узнать от наставника, а Чжу Бацзе, выслушав его, воскликнул:

– Молодец наш учитель, устоял перед соблазном! Вот это настоящий монах!

И, схватив свои вилы, Чжу Бацзе изо всех сил швырнул их в каменные ворота. Раздался страшный грохот, и в воротах появились трещинки. Привратницы проснулись и закричали:

– Те двое монахов, что приходили вчера, ломают ворота!

Из своих покоев вышла волшебница и стала отдавать приказания:

– Подайте горячей воды! Расчешите мне волосы! А монаха унесите в заднее помещение, только не развязывайте!

Приведя себя в порядок, волшебница вышла из ворот с трезубцем в руках и стала ругать Сунь Укуна и Чжу Бацзе.

– Эй ты, мерзкая обезьяна! – кричала фея. – И ты, грязный кабан! До седых волос дожили, а ума не нажили. Как смели вы сломать мои ворота?