И не трусость.

Здравый смысл.

Тварь медленно затрусила к деревне. Пускай… Кирей вернется… да, определенно… исполнит обещанное и вернется… пожалуй, так будет даже интересней.

Арей был уверен, что все сделал правильно.

Он трижды проверил рисунок. И свечи. И заклятье прочел… как прочел, никогда прежде ему не читалось так легко. Слова сами слетали с губ, хотя смысл их, как Арей ни старался, ускользал. И только когда последнее упало в отяжелевший воздух, будто камень в ледяную воду, он понял, что все равно ошибся.

Где?

Ничего не изменилось.

Почти.

Остались… да все осталось. Чердак. Потемневшие стропила. Веники трав, которые свисали едва ли не до самой земли. Рисунок. Свечи…

Свечи погасли.

Пахло паленым. И…

— Вот и в кого вы такие идиоты-то? — спросил Архип Полуэктович, которого тут быть не должно было, а он был. Стоял, руки за спину заложивши, разглядывая меловые художества. Наступил босою ногой на завиток старшей руны.

Стер.

— Учишь вас, учишь, а без толку. Вот думаешь, бывало, что за пять-то лет человек ума понабрался… а если не ума, то хотя бы осторожности. После же видишь, ан нет, показалось…

Еська закашлялся и себя по груди ударил. Супруга его вовсе покачнулась и, чтобы на ногах устоять, ухватилась за сундук.

— Вам повезло, дурни, что вас вообще не выпили… — Архип Полуэктович пинком свечу сбил, та и покатилась с сухим костяным стуком, чтобы пылью рассыпаться.

Голова ныла. Протяжной такой, дергающей болью. Арей потрогал ее, не способный отделаться от ощущения, что упустил что-то важное… настолько важное, что забыть об этом невозможно, а он все равно забыл.

— Морок забвения. — Тяжелая ладонь Архипа Полуэктовича легла на макушку, пальцы стиснули голову, еще немного — и треснет она переспелою тыквой. — Умелец, однако… глаза закрой и расслабься. Будет больно.

Было и вправду больно, будто в голову кипятку плеснули, такого хорошего, крутого. И Арей от этой боли зашипел, застонал.

— Терпи. Сумел подставиться, сумей и…

Он терпел.

Морок сползал, что шкура чужая отлинявшая. А вместе с ним…

— Зослава!

— Вспомнил, дорогой… надо же, как удивительно! И часу не прошло, как вспомнил.

— Где…

— От ответил бы я тебе, да воспитание не позволяет. — Архип Полуэктович отпустил Арея, чтобы за Еську приняться. Тот вот ни звука не проронил, тихо на пол сполз и там остался. — А тебя, девка, трогать не буду, он тебя и так высосал почти до донышка. Не выдюжишь, если и я полезу.

Щучка кивнула и тоже по стеночке сползла, легла, свернулась калачиком и заскулила.

— Зослава…

— Далеко, мыслю, ваша Зослава… вот скажи, в кого ты таким безголовым уродился, а? Разве не учили тебя, что применять на практике сомнительного свойства обряды чревато?

— Книга…

— Таких книг, студиозус, знаешь, сколько написано? — Архип Полуэктович на корточки присел.

— Эта… Божинина…

— Да ну? — Наставник бровь приподнял, удивление выказывая. — Неужто она сама тебе сказала? Нет?! А от бы удивительно было б! А раз не сказала…

Он щелкнул Арея по лбу.

— Книга — это книга. Знание. А уж люди само по себе вешают, что, мол, одно Божинино, другое Моранино. Тебя, книгочей, не смутило, что в святой этой книге обряды на крови есть?

Смутило.

Ненадолго. А потом… потом Арей нашел объяснение. Какое? Он уже и не помнит, главное, что объяснение это показалось ему столь логичным, правильным, что последние сомнения исчезли.

— Вот! — Палец Архипа Полуэктовича ткнул Арея в лоб. — Что и требовалось доказать… заморочила тебя. Такие вещицы хитры… их же не буквами писали…

— А чем?

Буквы были.

Арей их читал. И слова… и вот сейчас он вдруг явственно осознал, что язык, на котором книга была писана, ему незнаком. Но если так, как получилось, что он…

— О! Лоб морщишь, значит, пошла мысль… побежала… магия, человек, это прежде всего сила, а потом уже все остальное. Прежде находились умельцы эту силу запирать, скажем, в книге… или вот есть у норманнов меч, который проклятым величают, дескать, всяк, кто в руки его возьмет, великим воином станет, да только недолгим будет его величие. Трех лет не пройдет, как сгинет человек, а все, что сотворил он, рухнет. У саксонов корона есть, что только королю истинному впору будет. Нынешние-то ее и мерить не меряют, закрыли в подвалах от греха подальше. А то ж мало ли, кого корона признает… книги, студиозусы, чтоб вы знали, это не только источник знаний, но тако же проблем многих на головы дурные, которые лезут, сами не разумея, куда и для чего.

Он выдохнул.

— То, что вы нашли, артефакт. Безусловно, древний. Возможно, хар-ранг…

— Что? — осмелился поинтересоваться Еська, который свою супружницу приобнял и по плечу поглаживал, успокаивая, стало быть.

— Хар-ранг, бестолочь, которая так и не заглянула в рекомендованную для изучения литературу, — произнес Архип Полуэктович нарочито занудным тоном, — в переводе с древнекеметского означает «хранитель». Это способ сохранения информации, изобретенный кеметскими магами, когда информация сия помещалась в предмет, его изменяя… скажем, была книга, и книга осталась, да только вот страницы ее для человека, дара лишенного, в лучшем случае будут пусты. Если же в руки маг возьмет, то откроется ему… ну тут, конечно, от хар-ранга зависит, что откроется. Если защита стоит, то путь в мир иной, лучший… если же нет, то согласно запросу. Ментальному, бестолочи, запросу. А что сие значит?

— Мысли?

— В ваших головах они редко заводятся, — хмыкнул Архип Полуэктович, — но в целом примерно так. О чем думаешь, то и получаешь. Желаешь обогатиться, хар-ранг подкинет заклятье, способное превратить пыль в золото… или удачу привлечь. Или еще что… захочешь врагов извести? Получишь с полдюжины проклятий… один нюанс. Подчиняется хар-ранг прежде всего тому, кого сам хозяином сочтет.

— Все равно не понимаю.

Арей замолчал.

Что-то гудело. Стонало. Грохотало, но там, снаружи, и здесь этот грохот и стоны казались чем-то в высшей степени неважным.

— Чего не понимаешь?

— Я хотел лишь… вернуть истинное обличье… но вы…

— Что я? — Архип Полуэктович плечами пожал. — Я в своем самом что ни на есть истинном обличье, а сколько их быть может, это уже личное дело каждого. Это первое. А второе, если память мне не изменяет, а она не изменяет, поверь, я все ж молод, заклятье называлось иначе. Пробуждение сути. Вот она и пробудилась. Не только у вас…

Он хмыкнул и прислушался.