Возрастной психолог Джеймс Расселл предполагает, что вводящее в заблуждение «поведение обычно требует двух разных когнитивных навыков, а именно умения определять возможность того, что ложные представления могут быть внедрены в сознание других, и подавления уверенности каждого в истинности своего знания при внедрении того, что является ложным... Первое умение сфокусировано на факте обмана, второе на реализации стратегии»[265]. Дети, в конечном счете, приобретают оба умения, но как?

Чтобы обманывать и при этом избегать неприятностей, мошенник должен четко опознавать ситуации, когда за ним наблюдают, даже если он не видит связи между зрительным перцептивным актом и ментальным актом формирования знания[266].

В главе 4 уже говорилось о том, что у ребенка появляется способность объединять свое внимание со вниманием взрослого. Это важная веха в его развитии, она возникает приблизительно в четырнадцать месяцев. Эта способность не является специализированной для эволюции морали, но как часть «команды поддержки» она вносит свой вклад в готовность каждого индивидуума предлагать нравственно значимые решения, включая требования помогать нуждающимся в помощи. Через несколько месяцев после появления способности к объединению внимания у нормально развивающихся детей возникает игра с воображением, позволяя им думать об альтернативных условиях существования. Совместно распределяемое внимание и воображение —ступеньки, позволяющие продвигаться к формированию способности понимать мысли, чувства, желания и намерения других людей.

Воображение и совместно распределяемое внимание — компоненты психологических механизмов, обеспечивающих обман, разумеется неспецифические. То же справедливо и для моральной способности. Несколько позже к ним добавляются другие развивающиеся способности, включая способность отличать видимость от действительности и создавать полноценную модель психического. Но вводящие в заблуждение маневры возникают у детей рано — перед появлением некоторых из этих дополнительных способностей, представляя контрольный признак развивающегося сознания, которое видит различия между собой и другими[267].

Ранние формы моральных нарушений превращаются в более серьезные, поднимая важные вопросы о том, когда дети осознают нарушение и его последствия для себя и для других. Это, в свою очередь, связывает изучение психологии морального развития ребенка с юридическим анализом, положением ребенка в роли свидетеля и пониманием того, что это означает — говорить правду. Мы возвратимся к этому вопросу, как только изложим в деталях некоторые психологические аспекты.

Возрастной психолог Майкл Чандлер и его коллеги провели эксперименты с участием детей от двух до четырех лет, чтобы установить различные факторы, которые включены в акт обмана, и оценить, когда они начинают развиваться и окрашивать и суждение, и поведение. Экспериментатор сообщал каждому ребенку, что марионетка по имени Тони поможет спрятать мешок золотых монет и драгоценностей в одном из четырех контейнеров. Однако Тони — неаккуратное существо и всегда оставляет следы. Цель состояла в следующем: так спрятать мешок, чтобы второй экспериментатор, которого в тот момент в комнате не было, не нашел мешка, когда возвратится. Интересно было выяснить, будут ли дети разного возраста спонтанно вводить в заблуждение (или обманывать) экспериментатора.

Дети всех возрастных групп обманывали. Проявления обмана: или стиснутые губы, или ложь в ответ на вопрос экспериментатора о местонахождении мешка, или ликвидация следов Тони и, что особенно мне понравилось, добавление новых следов, указывавших ложное местоположение мешка. Никто не давал этим детям уроков Макиавелли о том, как обманывать. Они спонтанно производили действия, необходимые для введения в заблуждение экспериментатора. Детское поведение указывает на сложный набор компетентностей. Например, они должны были на некотором уровне осознавать, что шаги Тони — прямой указатель скрываемого местоположения мешка. Однако это могла быть простая ассоциация, извлеченная из их собственного опыта наблюдения за тем, как Тони прячет мешок и поэтому знает, где впоследствии его можно найти. Они также должны были знать, что, когда нет никаких следов, нет и никаких признаков местоположения мешка, пока никто ничего не говорит об этом. Они также должны были понимать, что могут использовать собственное знание, чтобы ввести в заблуждение экспериментатора, предлагая ему смотреть в другом месте. И их память уже должна быть достаточно хорошей, чтобы помнить, где мешок был скрыт на самом деле, чтобы указать на другое место. Все перечисленное дает основание считать, что дети этого возраста могут одновременно различать две модели ситуации: истинную, связанную с фактическим расположением мешка, и ложную, обозначаемую мнимым местоположением мешка. Наконец, большинство испытуемых были не в состоянии обеспечить достаточные объяснения своих вводящих в заблуждение действий, что подтверждает различие между ранней интуитивной компетентностью и способностью к сознательным рассуждениям на материале того же концептуального ландшафта.

Насколько чувствительны маленькие дети к обстоятельствам, в которых ложь является допустимой? Когда дети начинают отличать ложь со злостными намерениями от лжи, позволяющей избежать нанесения вреда другому человеку? В возрасте четырех лет дети уже готовы понимать, что некоторые выражения лица в определенных социальных контекстах необходимо скрывать. Например, в экспериментах, где детям за хорошее поведение обещали желанную игрушку, но вместо нее вручали другую, непривлекательную, они проявляли признаки разочарования на своем лице только тогда, когда их оставляли наедине с этой игрушкой. В то же время дети подавляли эти признаки разочарования в выражении своего лица, если экспериментатор оставался в комнате. Эти эксперименты показывают раннюю чувствительность к правилам общения, которая частично управляется желанием избежать оскорбления чьих-либо чувств.

Чтобы исследовать проявления безобидной лжи, психологи Тальвар и Ли провели эксперименты с участием детей трех — семи лет. Они использовали задачу с помадой, которая воспроизводит логику экспериментов с зеркалом, применявшихся для изучения развития самосознания (эти эксперименты обсуждались в предшествующей главе). Работая с одной группой детей, женщина-экспериментатор с поляроидом входила в комнату, при этом на носу у нее было красное пятно от помады. Она спрашивала у детей, достаточно ли хорошо она выглядит, чтобы сфотографироваться. Затем каждый ребенок делал снимок женщины, и она уходила. После этого входил второй экспериментатор и спрашивал, достаточно ли хорошо выглядела женщина, чтобы сделать ее приличную фотографию. Затем он смотрел на полученную фотографию и обсуждал ее с детьми. В контрольной, второй группе детей выполнялась та же процедура, но на носу женщины-экспериментатора следов помады не было.