Между тем Дэн по поручению Мао стал готовиться к выполнению важной дипломатической миссии. 20 марта 1974 года Председатель решил послать его в Нью-Йорк для участия в сессии Генеральной Ассамблеи ООН, созывавшейся в апреле30.

Это была огромная честь. Со времени принятия КНР в Организацию Объединенных Наций в 1971 году ни один высокопоставленный китайский руководитель не обращался еще к мировому сообществу с ее высокой трибуны. Участие в Генеральной Ассамблее должно было и в стране, и за рубежом укрепить авторитет Дэн Сяопина как вероятного преемника Чжоу на посту премьера. Оно давало понять, что «его [Дэна] время пришло»31. Соответствующим образом укреплялись и позиции фракции больного премьера, сильно пошатнувшиеся после ноябрьско-декабрьских проработок Чжоу и Е.

Разумеется, леваки не хотели этого допустить. Особенно старалась Цзян Цин, настаивавшая на том, что Дэн «завален работой внутри страны», а потому не может ехать. Но Мао был непреклонен. Он ни от кого не терпел возражений, даже от собственной жены, которая, казалось, настолько ушла во внутрипартийную борьбу, что перестала понимать настроения великого мужа. «Цзян Цин! — возмутился в конце концов Мао. — Выезд товарища Дэн Сяопина — это мое предложение, будет хорошо, если ты не будешь выступать против. Будь осторожной и сдержанной, не противься моему предложению»32.

В итоге Цзян пришлось отступить, и Дэн 6 апреля 1974 года отправился в Нью-Йорк. Провожали его пышно, в соответствии со значением мероприятия. На аэродроме собралось всё партийное руководство за исключением Мао. Согнали и более четырех тысяч представителей трудящихся масс. В общем, проводы были по высшему разряду. Члены ареопага знали — Дэн летит в Америку, чтобы выполнить особую миссию: с трибуны Генеральной Ассамблеи ему предстояло донести до всего мира новую внешнеполитическую доктрину «великого кормчего» о глобальном разделении человечества на три мира. К первому из них Мао относил сверхдержавы США и СССР, ко второму — Японию, страны Европы, Австралию и Канаду, а к третьему — все остальные государства. По мысли Мао, третий мир, составной частью которого являлся Китай, должен сплачиваться в борьбе против стран-гегемонов, то есть США и СССР. Эта доктрина, впервые очерченная Мао в беседе с президентом Замбии Каундой в конце февраля 1974 года33, как нельзя точнее отражала его мысль о необходимости для КНР твердо следовать принципам независимости во внешней политики, не склоняясь ни к одной сверхдержаве.

Десятого апреля Дэн с блеском выступил на сессии Генеральной Ассамблеи. Очевидец вспоминает: «Мы с друзьями сидели на балконе, предназначенном для гостей. Зал внизу был полон… Когда Дэн, показавшийся нам с балкона особенно маленьким, появился… его встретили бурной овацией. Все встали, чтобы его приветствовать. Я старался слушать выступление без перевода… хотя его сычуаньский акцент был очень силен… Я помню, что речь его встретили исключительно хорошо. Дэна поздравляли, и было похоже, что он [в тот день] являлся главной фигурой. Конечно, КНР все еще оставалась относительно новым членом ООН, и это тоже подогревало интерес к речи Дэна»34.

Разумеется, Дэн не сам писал речь. Над ней работала специальная группа, но он вместе с Чжоу вносил поправки. Текст долго обсуждался партийным руководством и переписывался. Мао утвердил только шестой вариант35. В нем давалась крайне негативная оценка международной деятельности как США, так и СССР и утверждалось, что обе страны «первого мира» являются «крупнейшими международными эксплуататорами и угнетателями» и даже «источником новой мировой войны». При этом, однако, подчеркивалось: «Та супердержава, которая гордо носит ярлык социализма, особенно агрессивна»36.

Министр иностранных дел СССР Андрей Андреевич Громыко, присутствовавший на Ассамблее, не смог скрыть раздражения и, не желая сам общаться с «предателем дела рабочего класса», коим он, несомненно, считал Дэна, даже попросил своего американского коллегу Генри Киссинджера ответить тому «за них обоих»37.

Встретившись через четыре дня с Киссинджером в отеле «Вальдорф Астория» за обедом, данным госсекретарем в его честь, Дэн попытался смягчить впечатление. Он шутил, старался держаться непринужденно и даже заявил, что китайско-американские отношения «находятся на хорошем уровне». Киссинджер и Дэн проговорили весь вечер, примерно с восьми до одиннадцати. Дэн много курил, пил с Киссинджером маотай (дорогую и очень крепкую китайскую водку), поругивал советских коммунистов, с которыми «никогда не мог договориться», и даже сказал в порыве наигранного «откровения»: «Мы работаем вместе с вами над тем, чтобы держать [русского] медведя на севере» (то есть сдерживаем советский гегемонизм). Но Киссинджер не мог преодолеть неприятного осадка, оставшегося у него после выступления Дэна в ООН. Собеседник показался ему «довольно напористым» и даже «язвительным», но «недостаточно разбирающимся в исторических проблемах» и дипломатии. Кроме того, он обратил внимание на то, что Дэн, только недавно вернувшийся из ссылки, «не чувствовал себя вполне уверенно»: он все время искал поддержки у сопровождавших его лиц, то и дело посматривая на них38. (Киссинджер радикально изменит отношение к Дэну после того, как лучше узнает его, и в конце концов, станет испытывать «огромное уважение к этому отважному маленькому человеку с меланхолическими глазами, который оказался верен своему делу, несмотря на невероятные превратности судьбы»39.)

За девять дней, проведенных в Нью-Йорке, Дэн, конечно, не имел возможности познакомиться с этим великим городом по-настоящему. Заседания следовали за заседаниями, приемы — за приемами. И только из окна лимузина он видел переливающийся огнями Бродвей, фешенебельную 5-ю авеню и чопорную Уолл-стрит. Правда, в воскресенье, 14 апреля, он смог немного пройтись по центру. Произвел ли Город желтого дьявола на него впечатление, мы не знаем: со своими попутчиками он, понятно, это не обсуждал. Известно только, что ему очень понравились детские игрушки в дешевом магазине «Вулворс», в том числе кукла, которая могла плакать, сосать соску и даже писать. Отец переводчицы Мао, Нэнси Тан, сопровождавший Дэна, купил эту куклу для его внучки40.

По дороге домой Дэн остановился на полтора дня в Париже. Вот этот город он действительно любил. Ведь здесь прошли его молодые годы. Он попросил сотрудников китайского посольства покатать его по улицам, надеясь отыскать дорогие места. Но всё так изменилось! Даже гостиницу на улице Годефруа, где раньше жил Чжоу Эньлай и где Дэн печатал журналы «Молодежь» и «Красный свет», он не узнал. Да, время пробежало очень быстро. Вот ему уже скоро семьдесят. Почти вся жизнь прошла, а он так и не стал свободным человеком. По-прежнему приходилось приспосабливаться.

Перед отлетом Дэн обратился к послу с еще одной просьбой: купить ему круассаны и сухой молочный кисель. Он хотел взять их с собой в Пекин, чтобы подарить соратникам по работе и учебе во Франции. В Центральном банке КНР ему выдали немного валюты (16 долларов) — на карманные расходы, но он их сэкономил и только теперь решил потратить. Посольские работники купили ему 200 круассанов и изрядное количество упаковок киселя. (Очевидно, к его 16 долларам они втайне от него добавили свои деньги41.)