— Фурцевой сильно доставалось из-за меня, — рассказывал скульптор Эрнст Неизвестный. — Она говорила мне: «Ну перестаньте, ну сделайте что-нибудь красивое. Сейчас с вами говорит не министр культуры, а женщина. Пожалейте женщину! Если бы знали, сколько у меня неприятностей из-за вас… Товарищи так сердятся!»

В Ленинграде в Большом драматическом театре, которым руководил Георгий Александрович Товстоногов, польский режиссер Эрвин Аксер поставил знаменитую пьесу немецкого драматурга Бертольта Брехта «Карьера Артуро Уи, которой могло не быть». С немецкого ее перевел профессор Ефим Григорьевич Эткинд. Принимать спектакль пришел сам первый секретарь Ленинградского обкома Василий Сергеевич Толстиков, по словам профессора Эткинда, — «лоснящийся, толстомордый, известный своей жестокой тупостью».

После спектакля Георгий Товстоногов с облегчением сказал Эткинду:

— Обошлось. Толстиков не решился на международный конфликт — режиссер-то поляк.

— И ничего не велел убрать? — удивился профессор.

— Две вещи. Ему не понравилось, что Артуро Уи держит руки на причинном месте. Лебедев и я говорили, что Гитлер именно так держал ладони и что режиссер ничего не придумал. Толстиков сказал: «Убрать!» И второе. Один из персонажей говорит: «…Только когда увижу труп мерзавца Гири, мне полегчает, словно я держался и наконец отлил».

Толстиков очень рассердился: его благовоспитанность не позволяла ему — да еще в обществе жены! — слышать такие непристойные речи. «Держался… отлил… — повторил он, пылая негодованием. И добавил: — Может быть, в Польше это принято. Но вы-то, неужели вы не понимаете, что это не в традициях русского театра?»

— Что будем делать? — озадаченно спросил профессор Эткинд.

— А ничего, — спокойно ответил Товстоногов. — Больше он не придет. В этих замечаниях нет никакой политики, мы останемся при своем.

Первый секретарь обкома не был членом политбюро, большим авторитетом в Москве не пользовался (и вскоре будет отправлен послом в Китай), так что его недовольством Фурцева в любом случае могла пренебречь.

А вот с главой правительства министру культуры приходилось нелегко. Председатель Совета министров ходил на выставки, посещал музеи, но больше всего любил театр, не пропускал ни одной премьеры. Но Фурцеву интерес Косыгина к ее хозяйству не радовал. Мрачное, неулыбчивое лицо Алексея Николаевича отражало своеобразный взгляд на мир.

Человек сталинской школы, глава правительства в сфере идеологии был догматиком, более консервативным, чем даже Суслов. Говорят, что Косыгин с дочкой побывали во МХАТе на спектакле по пьесе Михаила Рощина «Валентин и Валентина». Премьер, видимо, вторя дочери, назвал трогательный и нежный спектакль о любви «порнографическим». У режиссера Олега Ефремова были неприятности.

Министру культуры не просто было ладить с главой правительства. Идеологическими делами, конечно, занимался ЦК, но содержание всего огромного хозяйства — от театров до музеев по всей стране — требовало немалых денег. Деньгами ведал Косыгин. Больше всего глава правительства интересовался деталями. Беседовал с министром, как со студентом на экзамене, считал своим долгом проверить, как глава отрасли владеет материалом.

В отличие от Фурцевой Алексей Николаевич был человеком суховатым, неэмоциональным. На женские прелести не реагировал. Для него существовала только одна женщина — его жена. Впрочем, рассказывал Анатолий Сергеевич Рябков, один из работников его секретариата, Екатерина Алексеевна все равно пыталась произвести впечатление на мужскую часть правительства.

На заседании президиума Совета министров обсуждался вопрос о строительстве нового здания цирка на Ленинских горах. Для завершения стройки нужен был дополнительный миллион рублей, но исполком Моссовета не хотел его выделять.

— Нигде так плохо не относятся к строительству большого, оборудованного по последнему слову техники цирка, как в Москве. Неужели товарищам из Мосгорисполкома не стыдно тянуться в хвосте у других? Стройку, которую можно было бы закончить за два-три года, стремятся растянуть на десятилетие.

И тут, вспоминает Рябков, строгое, решительное лицо Екатерины Алексеевны изменилось. Она стала обычной, милой и симпатичной женщиной:

— Товарищи члены президиума, Алексей Николаевич, у вас у всех есть дети, внуки. Неужели они не донимают вас — когда же наконец выстроят новый цирк? Добавьте мне миллион, и я вас всех вместе с ребятишками приглашу в декабре будущего года на его открытие!

Фурцева пустила в ход все свое обаяние:

— Алексей Николаевич, товарищи мужчины-министры, я — слабая, беззащитная и единственная среди вас женщина. Ну, пожалуйста, дайте мне миллиончик! Чего вам стоит? И я дострою цирк в будущем году.

Все рассмеялись. Косыгин заранее решил, что даст дополнительные деньги, чтобы покончить с долгостроем, мимо которого он каждый день ездил на дачу. Откликнувшись на ее слова, спросил:

— Никто из мужчин-министров не возражает, если добавить слабой, беззащитной женщине миллион?

Он посмотрел на представителя исполкома Моссовета:

— В будущем году этот долгострой нужно завершить. А беззащитная женщина, думаю, не позволит вам растянуть строительство еще на год.

На XXIII съезде партии Фурцевой дали слово для обсуждения не политического доклада Леонида Ильича Брежнева, а экономического, с которым выступил глава правительства.

— Сеть учреждений культуры, — говорила Екатерина Алексеевна, — в ряде районов страны сложилась неравномерно. Особенно это сказывалось в новых, быстро растущих экономических районах и в сельской местности. Усугублялось положение еще и тем, что до недавнего времени были попытки представить дело так: сначала, мол, создадим материально-техническую базу коммунизма, а затем будем подтягивать и материальную базу культуры. Хорошо, что эта неверная тенденция отошла в прошлое. Мы надеемся, что она никогда не будет иметь места.

Раздались аплодисменты. Но много денег все равно не давали.

Помимо всего прочего министр культуры отвечала за культурное обслуживание руководства страны. Накануне очередного пленума ЦК КПСС, 16 января 1964 года, заместитель Фурцевой Георгий Иванович Владыкин подписал приказ по министерству:

«Для специального обслуживания театральными билетами участников Пленума ЦК КПСС приказываю:

1. Московскому объединению театрально-зрелищных касс открыть с 7 февраля 1964 года и до особого распоряжения билетную кассу для обслуживания Пленума ЦК КПСС.

2. Установить следующие нормы театральных билетов, передаваемых театрами и концертными залами г. Москвы в специальную билетную кассу и бронирование билетов в кассах театров и концертных организаций на период работы Пленума:

Кремлевский Дворец съездов — 300

ГАБТ СССР — 250

Московский Художественный — 100

Филиал МХАТа — 100

Малый театр — 100