– Так, ты – это, кончай тут пиз…ь! А то я вот возьму, да и навешаю тебе таких пиз…ей на крестик, что тебя никто даже в трамвай, или в баню твою ёб…ю не пустит. Понимаешь мою мысль, а? – Монзиков говорил хоть и негромко, но с такой решимостью и так воинственно, что Балдыбхазбждаку даже стало как-то вдруг не по себе.

– Ну, ладно! Не хочешь, да? – сказал Балдыбхазбждак и с силой затолкал адвоката в клетку к Мустафе и всё ещё валявшемуся на голом цементном полу бедолаге юноше, познавшему мужские ласки великана.

Когда решетка в клетке за Монзиковым лязгнула и застопорилась, Мустафа встал с нар и внимательно начал всматриваться в лицо взъерошенного и разъяренного рыжего адвоката. Он хотел, было, погладить Монзикова по заднице, но тот его с силой ударил по здоровенной волосатой ручище, отчего Мустафа только сильнее завелся и сразу же начал снимать с себя грязные брюки.

Вдруг со стороны улицы раздался громкий и протяжный клич муэдзина, призывавшего благоверных совершить утренний намаз. Полицейские одновременно, словно по команде, аккуратно расстелили на полу небольшой коврик и начали усердно молиться. Бормоча себе под нос, то и дело охая и вздыхая, они просили у Аллаха милости и снисхождения ко всем своим прегрешениям.

Мустафа тоже времени не терял. Он встал на колени и с голой задницей начал молиться. Молился он весьма и весьма оригинально. Он просил у Всевышнего для себя работы, жилья и маленьких человеческих радостей, которых в последнее время у него было маловато.

Молодой турок, забившийся в угол, что-то невнятно бормотал, то и дело враждебно поглядывая на обнаженную задницу Мустафы.

Первыми молебен закончили полицейские. Мустафа, увидев, что они встали, вскочил с такой прытью, что Александр Васильевич даже обалдел.

Монзиков, знавший все тюремные штучки-дрючки ещё по своей давнишней работе в тюрьме и колонии, где он всякого там насмотрелся, вдруг почувствовал всеми фибрами своей души, что его сейчас поимеют, и возможно даже, что и не один раз. Перспектива была ужасной ещё и оттого, что вокруг задницы молодого турка была небольшая лужица крови.

– Мустафа! Давай, кто быстрее!? Мы или ты? – радостно крикнул Балдыбхазбждак стоявшему напротив Монзикова без трусов со стоящим членом Мустафе.

Почти с минуту в участке стоял гомерический хохот, ржали двое полицейских и великан Мустафа. Молодой человек вдруг перестал плакать, встал и перешел в соседний дальний угол. Он с интересом, и даже с легкой улыбкой стал наблюдать за дальнейшим развитием событий.

Мустафа бесцеремонно схватил за то место, где когда-то давно у Монзикова была талия и молниеносно стащил с него брюки и трусы. Адвокат яростно сопротивлялся, дрыгал ногами и руками, кричал, матерился, плевался, но толком не давал великану сколько-нибудь значимого отпора. Казалось, что Монзиков бился в конвульсиях о большую каменную глыбу, которая наезжала на него медленно, но верно. Сопротивление было бесполезно.

Турки-полицейские зажали девиц примерно так, как захватывают друг друга борцы для совершения броска соперника через плечо или бедро и внимательно глядели на бедного адвоката и Мустафу, игравшим своим пенисом, словно резиновой дубиной. Если кто-либо хоть раз в жизни видел взрослого коня вблизи кобылицы, с которой он должен был скреститься, то его непристойное место было лишь частью того полена, которое грозно стояло у Мустафы между волосатыми кривыми ножищами. Мустафа согнул одной правой рукой адвоката и решительно засунул ему в промежность свои два пальца левой руки в расчете на то, что сначала пальцами и рукой он настроит крошечное девственное очко адвоката, а лишь затем он повторит всё то, что проделал совсем недавно с молодым турком.

В тот самый момент, когда Мустафа начал засовывать свою лапищу в адвокатскую задницу, Монзиков громко пукнул и начал испражняться. Он знал обо всех зоновских уловках, которые были в ходу не только в уголовной России, но и во всех тюрьмах мира. Прием этот был далеко не безобидным, поскольку никто не знал реакции Мустафы на жидкие фекалии Монзикова в самый разгар половой страсти.

Монзиков тужился изо всех сил. Мустафа, готовый ко всему, но только не к испражнению жертвы, вначале отпрыгнул в сторону, а затем, взглянув на измазанную говном ладонь, почувствовав сильное зловоние и тепло какашек, упал как подкошенный навзничь в обморок.

Александр Васильевич крепко вцепился обеими руками в решетку и, стоя раком, продолжал тужиться и тужиться, выдавливая из себя порцию за порцией понособразной кашицы. Полицейские остолбенели. Все их сексуальные порывы вмиг улетучились. Увидев, что Монзиков тщательно вытирает свою задницу трусами Мустафы, они одновременно отпустили девиц, и бросились, что было сил, бежать на улицу, бормоча себе под нос ругательства и проклятия в адрес поганого русского.

Не прошло и пяти минут, как Монзиков, Ирина и Жанна уже быстро семенили от полицейского участка в сторону пристани, где остались Дата, Аракел, Стас и Влад.

Монзиков еле поспевал за девушками. Его раскляченная походка и выпученные глаза наводили на встречных прохожих если и не ужас и панику, то испуг – это уж точно.

Когда троица подбежала к «Мечте аквалангиста», то обнаружила отсутствие Садыка и Аракела.

– Эй, Датик! А где остальные? – спросил запыхавшимся голосом адвокат и начал перелезать на борт яхты.

– А дядя через туда пошел, – ответил Дата и указал рукой в сторону харчевни, откуда был слышен запах восточной кухни.

– Александр Васильевич, сходите, пожалуйста, за ребятами, – Жанна посмотрела на Монзикова с такой надеждой, что любой другой бы мужчина не смог бы отказать красавице в её просьбе.

– Да ты что, совсем что ли того? Ты что, не видишь, что здесь с мужиками делают, а? Ты посмотри, что со мной сделали в этой вонючей тюрьме! Догнала, а? – Монзиков был не на шутку взбешен.

– Миленький, Александр Васильевич, – продолжала слезно канючить Жанна. – Ну, пожалуйста, я Вас очень прошу, ну сходите за всеми, пожалуйста!

– Ладно, хорошо! Дата сходит, тем более что он тоже черный и не бросается в глаза этим чуркам как мы, – сказал, как отрезал Монзиков, и полез в каюту за водкой, с помощью которой он собирался снять стресс.

Задница его болела, тело всё ещё чувствовало адскую боль от тюремной практологии. Самое обидное было то, что теперь девчонки всё расскажут и Монзиков пожизненно останется в глазах очень многих людей петухом. Что ему было делать с девицами он не знал.

Однако, сделав из бутылки большой глоток водки, Монзикову в голову пришла гениальная, по его, разумеется, мнению, мысль, а именно – трахнуть прямо в каюте блондиночку Жанну.

– Эй, девчонки! Идите скорее сюда, – крикнул девушкам, пытавшимся привести себя в порядок и дававшим наказ Дате, уже готовому отправиться на берег в поисках Садыка, Аракела, Влада и Стаса.

– Сейчас, – откликнулась Жанна и стала пудрить свои миленькие щёчки, которые были ни то обгорелыми, ни то красными от недавно пережитого волнения.